Сандра Галланд - Страсти и скорби Жозефины Богарне

Затем папа поднял корону с подушки на алтаре. Бонапарт снял золотой венок, взял у Пия этот безусловный символ власти и, повернувшись лицом к собравшимся, возложил на себя. Все только ахнули. В этот момент от свода отвалился камешек и упал Бонапарту на плечо, но тот даже не моргнул. Его лицо излучало сияние, которого я никогда раньше не замечала. Он выглядел… героически, другого слова не могу подобрать. Я двинулась к алтарю и встала на колени возле мужа, молитвенно сложив руки.

Никогда не слышала такой тишины. Воистину это была небесная тишина. Я ждала, стоя на коленях, и в это время перед моим мысленным взором промелькнула вся жизнь. Я думала о любимом отце. Как бы я желала, чтобы он видел меня сейчас! Бонапарт направился ко мне. Слезы капали на мои перчатки. Изо всех сил стараясь не плакать, я рассматривала пчел, вышитых на его белых атласных туфлях. Он стал что-то делать с моими волосами, потом я почувствовала тяжесть короны, и затем он снял ее с меня. Я подняла глаза — в чем дело? Или мешает моя тиара? Бонапарт, держа в руках корону, смотрел на меня сверху вниз, в глазах у него я заметила лукавство, он как бы говорил: «Может, возложу, а может — нет. Это мгновение — мой подарок тебе. Люблю тебя всем сердцем и хочу, чтобы весь мир знал об этом».

Только у Бонапарта достанет отваги дурачиться в такой момент. Я затаила дыхание: сейчас никак нельзя было смеяться! Когда он надел на меня корону, по толпе прошел глухой шумок, — и снова наступила благоговейная тишина. Я почувствовала спокойную уверенность и поднялась с колен. Дрожи в них уже не было. Я находилась здесь по милости Божьей.

Но, конечно, не по милости сестер Бонапарта, — ибо, едва я начала подниматься по лестнице к алтарю, меня дернули назад, и я едва не упала. [145] Один из очевидцев писал: «Ничто не могло быть смешнее поведения сестер Бонапарта. Одна надулась, другая держала под носом нюхательные соли, третья позволила упасть мантии». Бонапарт резко прошипел им что-то, и я ощутила себя свободной.

Остававшаяся часть церемонии прошла, как во сне. Хор пел «Да живет император вечно!». Герольды провозгласили в полный голос: «Славнейший и августейший Наполеон, император французского народа помазан, коронован и возведен на трон!»

— Да здравствует император!

— Да здравствует император!

— Да здравствует император!

Толстые стены древнего собора дрогнули от залпа сотни пушек, стоявших на площади, зазвонил большой колокол Нотр-Дама. Когда мы вышли на яркое зимнее солнце, взлетели ракеты фейерверка. Народ уже начал танцевать.

Усталые, мы с императором ужинали наедине. На столе — простые блюда: жареная курица, сливочное масло с измельченным мясом раков, тушеные яблоки и ванильное суфле (первое, к чему притронулся Бонапарт).

Шастули хотела снять с меня корону.

— Оставьте, — сказал Бонапарт, — она вам к лицу.

Мы болтали как дети. Он, оказывается, даже не заметил камушка, упавшего ему на плечо во время коронации. И да, он рявкнул на своих буйных сестер.

— Представьте, если бы я в тот момент упала на спину! — засмеялась я, и он тоже расхохотался.

Затем мы перешли в Желтый салон, где собрались члены семьи, официальные лица и придворные. За окнами стреляли из пушек, шипели и трещали фейерверки, мы делились впечатлениями. Мои дамы показали, как по дороге в собор, дрожа на ветру, обходили грязь в своих шелковых башмачках. Вспомнили и о неприятном происшествии: рядом с рынком толпа подняла на смех папского прелата в широкополой шляпе и с огромным крестом, ехавшего на белом муле. Дядя Феш, раскрасневшись от вина, рассказал, как его племянник — император — ткнул его в зад своим имперским скипетром.

Бонапарт усмехнулся:

— Но это заставило тебя расшевелиться, не правда ли, дядя?

Полусонный Маленький Наполеон хихикнул.

— Это камни падали со свода? — спросила Гортензия, забирая у няни малыша Пети. — Меня беспокоили птицы — от них можно было ожидать неприятностей.

— И не без оснований, — со смехом заметил Эжен.

— А что случилось у алтаря, ваше величество? — спросила Шастули. — Мне показалось, вы едва не упали. Мантия, должно быть, очень тяжела.

— Так и есть, — метнула я взгляд на сестер Бонапарта. — Спросите лучше княгинь, — посоветовала я.

— Вы плакали, ваше величество, когда император возложил на вас корону? — спросила Клари.

— Не смогла сдержать слез, — призналась я, улыбнувшись Изабе, который сокрушался, что его работа была безнадежно испорчена. — Хотя и старалась изо всех сил.

Тогда все заговорили наперебой:

— Сир, его святейшество знал, что вы сами на себя возложите корону?

— Ах, так и было задумано? [146] Возлагая на себя корону, Наполеон подражал коронации сына Карла Великого.

— Было великолепно, просто великолепно.

— Этот день я никогда не забуду.

Я слушала, запоминала, поглаживая Маленького Наполеона, уснувшего у меня в объятиях.

Поймав взгляд Бонапарта, я улыбнулась. Наш день! Наконец-то он закончился.

6 января 1805 года

На вчерашнем балу в мою честь ко мне бочком приблизился необычайно опрятный Фуше в подбитом мехом плаще.

— Чему вы улыбаетесь? — спросила я. — Мне от этого не по себе.

— Мне кажется, вас заинтересуют два факта из последнего отчета полиции, — подмигнул он, — относящиеся к членам вашей семьи.

— Не исключено.

Разумеется, мне было интересно.

— Один касается младшего брата императора.

— Жерома?

— Он со своей невестой на фрегате «Дидона» возвращается во Францию, в распростертые объятия брата-императора.

— Распростертые? — подняла я брови. Сомнительно, чтобы Бонапарт согласился видеть Жерома. — Что же второй факт?

— Касается вашего сына.

Эжена? В полицейском отчете?

— Там случайно не упоминается Адель Дюшатель?

— Ах, заблудшая мадам Дюшатель — совсем другое дело. Нет, в отчете приводятся слухи о возможной женитьбе вашего сына на принцессе Августе-Амели Баварской, как говорят, самой красивой принцессе Европы.

Фуше пристально смотрел на меня, силясь понять, какое впечатление произвели на меня его слова. И тут было чему удивиться! В жилах принцессы течет кровь Карла Великого, ее семья восемь столетий правит Баварией.

— Так вот… слухи безосновательны. Принцесса Августа уже обручена с принцем Карлом из дома Бадена.

Увы!

21 января

Эжен зашел ко мне в мокрой шляпе — на улице мело — во время моего утреннего туалета.

— Папа приказал мне оставить полк.

— Но почему?

— Он отправляет меня в Милан. [147] Наполеон отправлял войска в Милан, чтобы защитить Италию от вторжения Австрии, которая рассматривала Северную Италию как свою территорию.