Сандра Галланд - Страсти и скорби Жозефины Богарне

— Недурно, недурно, — повторял Баррас, поворачивая Бонапарта, как манекен, и рассматривая его новую форму. — Может быть, немного великовата в плечах? — Я заметила, что надетый на Баррасе сюртук тесен ему. — Но к чему эти потрепанные эполеты?

— Что вы делали в саду, Поль? — спросила я, желая сменить тему разговора. Я уже пыталась обсудить с Бонапартом его эполеты, но безуспешно: он так упрям!

— Я постучал — никто не открыл. Я поражен, как вы управляетесь с такой малочисленной прислугой, Роза, — сказал Баррас, проводя рукой по редеющим волосам. Кажется, выкрашены в черный цвет.

— Я как раз подыскиваю горничную. — Узнав, что я собралась замуж за революционера, прежняя уволилась. — Если услышите о…

— Теперь ее зовут Жозефина, — перебил меня Бонапарт.

— Вы сменили и имя, данное при крещении? — нахмурился Баррас. — Жозефина — да, это имя мне нравится, Роза, оно идет вам. Как и платье, должен сказать. А подходящую горничную для вас я знаю. Моя тетушка говорила мне об одной молодой особе… Вам понадобятся, по меньшей мере, еще три. Довольно этой республиканской простоты! «Республиканского романтизма», как я это называю. И кстати, о романтике: как мои голубки поживают в такой ненастный вечер?

— Хорошо, — сказала я с преувеличенным благодушием.

— Директорат выплатил мне лишь восемь тысяч франков, — заметил Бонапарт.

Баррас откинул фалды сюртука и сел. Уж не носит ли он корсет?

— Я понимаю: этого недостаточно. Но в любом случае вы получаете не фальшивки, которыми Англия наводнила Францию, пытаясь подорвать нашу экономику, — воздел руки к небесам Баррас. — Как будто наша экономика и так не подорвана!

Но Бонапарта это не удовлетворило.

— Как прикажете кормить и экипировать армию на жалкие восемь тысяч? — Он забарабанил пальцами по шахматной доске, отчего две фигуры свалились на пол.

— Молитесь! — Баррас встретился со мной глазами и одарил знакомой кривой усмешкой. — В конце концов, теперь это законно… ну почти.

— Все-то вы смеетесь, Баррас, — сказала я, предлагая ему стакан клё-вужо — бургундского вина, которое, я знала, он любил.

— Нет, благодарю. Я заехал лишь отдать вам обещанный список, генерал, — повернулся Баррас к Бонапарту, вручая ему сложенный лист бумаги.

— Но тут только генеральские имена, — констатировал Бонапарт, пробежав его глазами. — А я просил имена всех офицеров Итальянской армии.

— Даже и капитанов? — Встав, Баррас потянулся за тростью.

— Даже их адъютантов.

— Уезжаете завтра к вечеру? Я попрошу секретаря доставить вам список утром. — Он стукнул Бонапарта кулаком по плечу, прощаясь на военный манер. — Желаю вам освободить итальянцев от австрийцев, генерал, как вы благородно это называете. Не упустите возможности также освободить их картины и скульптуры, раз уж на то пошло, ну и золото в церковных сундуках. Вот там и найдете деньги, чтобы накормить своих солдат!

Баррас подкинул трость, поймал на лету и чуть скосил глаза: поражена ли я его ловкостью?

11 марта, утро, слабый дождь

Этим утром я сонная, но улыбаюсь. К супружеским обязанностям Бонапарт относится с пылом новообращенного верующего и с пытливостью ученого. Он намерен перепробовать все позиции, описанные в книжке, которую нашел на лотке у реки. Их, по его словам, более сотни, а мы пока только на девятой.

В самом деле, бессмысленно пытаться предсказывать что-либо, имея с ним дело. Бонапарт может быть властным и бесчувственным, а уже через минуту — нежным и преданным. Прошлой ночью мы не могли наговориться…

— Как пена на волнах, — сказал он, лаская мою грудь.

— Мне это нравится, — улыбнулась я, наблюдая, как дрожит тень от пламени камина на стене, и вспоминая море.

— Поэзия или то, что я сейчас делаю?

— А это была поэзия? И то и другое.

Руки у него мягки, прикосновения удивительны.

— Это строчка из поэмы «Картон» Оссиана. [79] Якобы живший в III в. н. э. шотландский бард, за переводы поэм которого Джеймс Макферсон (1736–1796) и его подражатели выдавали собственные сочинения. «Грудь сей девы пене шумных волн подобилась, взоры пламенны равнялись с блеском ясных звезд».

Я не сразу поняла, кого он имеет в виду. Бонапарт произносил имя шотландского барда как «Океан».

— Александр Великий избрал своим поэтом Гомера, Юлий Цезарь — Вергилия, я же — Оссиана.

— Бонапарт, вы тревожите меня, когда так говорите.

— Почему? Разве вам не нравится такой порядок: Александр, Цезарь, Наполеон?

— Я серьезно. Неужели вы не можете быть нормальным человеком?

— А что со мной не так? — Он прижался ко мне.

— Ну, в этом плане с вами все в порядке, — рассмеялась я. Так и есть, если не учитывать ненасытность Бонапарта.

— Позвольте сказать вам одну вещь.

— Разумеется! — Мне нравилась интимность нашего разговора, эти полночные признания.

— Иногда мне кажется, что я — перевоплощение Александра Великого. — Он коротко взглянул на меня. — Теперь вы считаете меня сумасшедшим?

— Я заметила, что вы много читаете об Александре, — выкрутилась я, не зная, что еще ответить. Если честно, кое-что в Бонапарте казалось мне странным.

— Вы не верите в такого рода вещи?

— Иногда. Но не всегда. В детстве гадалка предсказала мне, что я неудачно выйду замуж и овдовею.

— Вот видите! Предсказание сбылось.

— Да. Но она также предсказала, что я стану королевой.

Он лег набок и подпер голову согнутой рукой.

— Это интересно.

— Даже более чем королевой, как она сказала, но продлится это недолго. Так что видите: часто предсказания — просто глупость.

— Давайте вести себя глупо.

— Опять? — Я улыбнулась и обхватила его ногами.

— Понятия не имеете, как вы прекрасны. Вы прекраснейшая женщина в Париже.

— Бонапарт, не говорите глупостей.

— Я серьезно! Все в вас меня очаровывает. Не смейтесь. Иногда, наблюдая за вами, я думаю, что нахожусь рядом с ангелом, сошедшим на землю.

Я погладила его мягкие волосы и заглянула в серые глаза. Меня смущала сила его чувства. Меня никогда никто так не любил. Мой первый муж пренебрегал мною, Бонапарт же боготворит. От этого мне хочется плакать. Истина, ужасная истина заключается в том, что мне одиноко в объятиях моего мужа. Если я ангел, то почему ему не открывается мое сердце?

Вскоре после полудня

Что за суета! У меня ни одной свободной минуты. Вечером Бонапарт едет на юг принимать командование Итальянской армией. Весь дом вовлечен в лихорадочную деятельность. Горничная ушивает Бонапарту панталоны (его не устроила стоимость услуг портного). Я попросила слугу как следует начистить мужу сапоги, а повариху — приготовить ему в дорогу корзинку с провизией: галетами, сваренными вкрутую яйцами, маринованной свининой и свеклой. Посылала своего кучера к торговцу вином за шамбертенским — на мой вкус, это вино пить невозможно, но Бонапарт предпочитает именно его (из-за дешевизны), — а также к парфюмеру за розовым мылом, которым Бонапарт любит умываться. Надо не забыть сварить ему корень девясила в ключевой воде — от сыпи. Что еще? Что я забыла? Ах…