Пьер Леметр - Зеркало наших печалей [litres]

Несколько минут Анриетта молча смотрела в пустоту.

– Мой отец был человек занятой, сначала он занимался мальчиком, но через несколько месяцев оказалось, что его воля слабее воли жены, моей матери. Доктор Тирьон оставил сына на ее попечение. Я быстро сообразила, что мать не согласилась взять ребенка в семью, она навязала отцу это решение. Моральный долг был ни при чем – она ненавидела Рауля. И могла превратить его жизнь в ад. Только представьте всю меру жестокости мадам Тирьон: усыновив сына своего мужа и горничной, она получила возможность наказать всех. Мой отец круглосуточно смотрел на плод утраченной любви. Вашу мать принудили отказаться от ребенка, и она не узнала, что он попал к унижавшей ее женщине. Рауль тоже был жертвой – с ним творили все, что только можно вообразить в страшном сне, желая наказать за появление на свет.

День клонился к концу, и комната погрузилась в полумрак. Рояль стал похож на эшафот, стопки нот – на ступени, печная труба словно бы маскировала нож гильотины.

– Давайте зажжем свет, – сказала Анриетта, встала, взяла поднос и ушла на кухню.

В гостиной зажглись лампы, и пугавшие Луизу тени рассеялись.

Хозяйка вернулась с бутылкой и двумя рюмками, разлила наливку:

– Сейчас мы выпьем, и вы все мне расскажете.

Луиза сделала глоток, закашлялась, положила ладонь на ямку на шее.

Анриетта, успевшая налить себе еще, пила, думая о чем-то своем.

– Мне было шестнадцать, рядом со мной жил маленький ребенок. Представляете, что это такое?

Луиза представляла.

У нее вдруг похолодели руки, она схватила рюмку, но удержалась – не выпила залпом.

Анриетта долила ей ликера, не забыв себя, и сразу продолжила печальное повествование:

– Он был очень красивый мальчик. Улыбчивый. Его кормилица, ужасная лентяйка, радовалась, что мне нравится с ним возиться: бо́льшую часть времени она проводила в саду, читала газеты и курила, а пеленки меняла редко, и он научился ходить с этим весившим чуть ли не тонну подгузником. По вечерам я посыпала ему кожу тальком и долго укачивала. Играла с ним, как с куклой, но любила по-настоящему, единственная в семье, и Рауль это чувствовал. Когда он подрос, расклад изменился. Королева-мать спустилась с Олимпа, чтобы «заняться» им, уволила кормилицу и начала нанимать нянек так же часто, как другую прислугу, каждый месяц. Для ребенка нет ничего хуже подобной чехарды, он теряет ориентиры, у него не формируются правильные привычки. Заботились о Рауле няньки, моя мать воспитывала и обучала – и делала это с упоением. Как же ей нравилась роль благородной наставницы! Она играла ее, мечтая, чтобы Рауль не преуспел. Она не давала ему ни передышки, ни пощады. Ни в чем. Кормила невкусной едой – из соображений «пищевой гигиены»! – и запрещала любимые игры во имя гигиены воспитательной. Для моей матери все – вопрос гигиены, ее собственной. Она навязывала ребенку то, что нравилось ей, приносило душевное облегчение. Я очень страдала, видя, как эта гарпия терзает моего сводного брата. Рауль был милым мальчиком, но всевозможные лишения, запреты, отсутствие тепла, властные манеры матери, отказ даже в маленьких удовольствиях, наказания, часы, проведенные в темном чулане, где он орал от страха, бесконечные занятия, унижения, пансионы с самым строгим режимом, презрение… все это, вместе взятое, сломало его. Рауль не был плохим по натуре, постаралась моя мать! Я вмешивалась тайком, утешала, ласкала, пытаясь врачевать раны. А что же доктор? – спросите вы. Мой отец был слабым человеком. Как все трусы, он мог внезапно расхрабриться, восстать, но всегда отступался, чтобы не подмочить репутацию, не навредить карьере. Кроме того, моя мать шантажировала его… Он окончательно порвал с Жанной, не имея мужества признаться, что пустил в ход свои связи, чтобы усыновить их ребенка и воспитывать его. Доктор Тирьон боялся, что ваша мать подаст в суд и все выплывет наружу. Моя мать победила. Сначала Рауль был трудным подростком, потом стал совершенно невозможным. Лжец, шулер, вор, он сбегал из всех пансионов, дерзил, задирал преподавателей. Моя мать говорила отцу: «Видишь, какой он, твой сын! Дурное семя!» Ее жалел весь квартал.

Анриетта помолчала, собираясь с мыслями.

– Я не сразу осознала происходящее… А потом, в один разнесчастный день, заметила, что отец потускнел, превратился в человека, побежденного жизнью, закрылся от окружающего мира… До него было не достучаться.

У Луизы стало тяжело на сердце.

– Вы не сказали правды Раулю?

– Смелость – не самая сильная черта характера Тирьонов.

– Что с ним стало?

– Пошел в армию. Пока служил, выучился на электрика. Он умный и мастеровитый. Его призвали в прошлом году, сейчас он на фронте.

Наступил вечер, за окном стемнело. Они снова выпили, и Луиза вдруг испугалась, что не сможет идти, будет шататься, как последняя пьянчужка.

– У вас есть его фотография?

Ей нестерпимо захотелось увидеть лицо Рауля, понять, на кого он похож. Потом она будет спрашивать себя: «Что ты надеялась увидеть? Сходство с братом?..» Человеку свойственно все замыкать на себя…

– Думаю, да.

Луиза едва дышала от волнения.

– Держите…

Анриетта протянула ей пожелтевший снимок с обломанными краями и ободряюще улыбнулась. Младенец десяти или двенадцати месяцев, изображенный на фотографии, напоминал всех младенцев сразу, Анриетта его любила, он вызывал у нее умиление, а Луиза ничего не почувствовала.

– Спасибо, – тихо сказала она.

– Оставьте себе.

Анриетта погрузилась в невеселые мысли. Луиза не могла понять, сбросила она с себя тяжкий груз или жалеет, что была слишком откровенна.

В темноте квартира стала выглядеть иначе, не как убежище музыкантши, чья жизнь проходит рядом с роялем, но как берлога одиночки, закрывшейся от мира.

Анриетта проводила гостью до двери и сказала на прощанье:

– Рауль пишет, только если ему что-нибудь нужно. Я не обижаюсь, он всегда был таким… корыстным… Даже в солдатах этот мальчик остался мерзавцем. Я его обожаю, но… В последнем письме он попросил денег, сообщил, что попал в военную тюрьму Шерш-Миди. Уверяет, что по ошибке. Наверное, украл медали у какого-нибудь генерала и продал как лом, на вес. Завтра придумает другую причину.

Женщины обменялись рукопожатием.

– Подождите-ка минутку… – сказала Анриетта, исчезла в глубине квартиры и вернулась с пакетом, перевязанным бечевкой.

– Здесь письма, которые ваша мать писала моему отцу, они были в его столе.

Спускаясь по лестнице, Луиза чувствовала себя отяжелевшей.

Обидно, что сын ее матери стал мелким мошенником, но это не главная беда.

Рауль Ландрад понятия не имеет, кто его мать, ему неизвестны трагические обстоятельства собственного появления на свет. Рауля Ландрада сделали моральным уродом мстительная женщина с холодным сердцем и слабовольный отец.