Дженнифер Доннелли - Дикая роза

Когда звуки за стенами стихали, наступал вечер.

О ночи Уилле сообщали крысы. Она приучилась оставлять им немного еды, задвигая миску в угол, чтобы крысы дрались из-за объедков и не трогали ее.

Уилла вела счет прошедшим дням. Камешком, найденным на полу камеры, она делала отметины на стене. По ее подсчетам, в тюрьме она находилась уже тринадцать дней.

Надзиратели работали по двое. Разговаривали только между собой. Когда Уиллу одолевал жар, а так бывало почти все время, она могла лишь молча лежать на грязной койке. В немногие светлые промежутки, набравшись сил, чтобы сесть и даже встать, она пыталась вовлечь надзирателей в разговор. Спрашивала, почему ее здесь держат и что они намерены с ней сделать. Однако надзиратели не обращали на нее внимания. Уилла немного понимала по-турецки и из обрывков разговоров улавливала слова «Лоуренс», «Дамаск» и «немцы».

Август еще не закончился. В этом Уилла была уверена. Неужели Лоуренс так рано двинулся на Дамаск? Или турки с помощью немцев сумели удержать город? И в каком месте, черт побери, находится она?! Наконец, что турки намерены сделать с ней?

Вскоре она получила ответ. По ее подсчетам, это случилось на пятнадцатый день пребывания в тюрьме. Начальник тюрьмы, как всегда, совершил утренний обход, а через короткое время дверь ее камеры снова открылась. На пороге стоял начальник и двое надзирателей. Один держал керосиновый фонарь. Начальник поморщился от зловония, исходящего от Уиллы, и велел ей встать. Но встать она не могла. Не было сил. Ночью у нее подскочила температура. Слабость сопровождалась полубредовым состоянием.

– Поднимите ее! – рявкнул надзирателям начальник.

Один из них выругался сквозь зубы и сказал, что не хочет к ней прикасаться, поскольку она вонючая и, чего доброго, заразная. Тогда начальник что-то крикнул ему, и надзиратель послушно выполнил приказ. Уиллу вывели из камеры и поволокли по коридору. Дневной свет, льющийся из окон, ослеплял. Она столько времени провела в темноте, что сейчас было больно смотреть. Уилла щурилась. Ее втолкнули в небольшую, ярко освещенную комнату в задней части тюрьмы. К этому времени ее глаза немного привыкли к свету. Посередине комнаты стоял металлический стул. В полу темнело сливное отверстие. При виде его у Уиллы свело живот.

Уилла молилась, чтобы все закончилось побыстрее. «Смерть едет на быстром верблюде», – всегда говорил Ауда. Уилла искренне надеялась, что так оно и будет.

Надзиратели усадили ее на стул и связали руки за спиной. Только сейчас, при ярком дневном свете, Уилла разглядела, как ужасающе она грязна. Одежда превратилась в лохмотья. Обувь исчезла неведомо когда. Ноги были густо покрыты грязью. На лодыжке краснела сыпь.

– Как тебя звать? – по-английски спросил начальник.

– Малышка Бо-Пип [13] Персонаж старинной английской детской песенки о девочке, потерявшей овечек. , – ответила Уилла.

За время нахождения в тюрьме у нее несколько раз спрашивали имя, но Уилла наотрез отказывалась его называть.

Надзиратель со всей силы ударил ее по лицу. Голова Уиллы запрокинулась. Она медленно подняла голову, выпрямилась и стала смотреть в противоположную стену.

Вопросы продолжались. Уилла отвечала в том же ключе или не отвечала вовсе. Вопросы звучали все громче. Пощечины сменились ударами. Уилла почувствовала, что ее левый глаз заплыл. Во рту ощущалась кровь, но она по-прежнему ничего не рассказывала о себе. Она думала о Шейми. О Килиманджаро. О времени, проведенном с Шейми в Лондоне. Начальник свирепел, однако Уилла держалась стойко.

– А знаешь, грязная сука, что́ я сейчас с тобой сделаю? – не выдержал начальник. – Я засуну свой большой жирный член тебе в задницу и заставлю тебя кричать. А когда закончу, мои люди продолжат.

Уилла, чья голова уже свешивалась на грудь, засмеялась:

– В самом деле? Ради твоего спокойствия, надеюсь, что у тебя сейчас простуда, причем сильная, и твой нос ничего не чувствует.

Начальник обругал ее, затем повернулся к одному из надзирателей и, забыв перейти на турецкий, сказал:

– Я к ней не притронусь. Воняет, как отхожее место. В волосах кишат вши. Похоже, у нее тиф. Он уже здесь? Сходи за ним. Пусть займется своей грязной работой. Слышал, он это здорово умеет.

«Тиф, – пронеслось в ослабевшем мозгу Уиллы. – Это мне подходит. Жаль, что он раньше не утащил меня на тот свет».

Интересно, кого начальник именует «он» и продержится ли она в сознании, чтобы это увидеть? Дверь снова открылась. Послышалась сердитая речь. Вошедший человек говорил по-немецки. Грубая рука схватила ее за волосы и запрокинула голову.

– Um Gottes Willen! [14] Боже ты мой! (нем.) – произнес вошедший.

Человек этот был совсем близко. Его голос показался Уилле странно знакомым.

Послышался смех, в котором не было ни капли веселья. Одна горечь. Затем вошедший сказал:

– Мне стоило бы догадаться, что это ты. Намасте, Уилла Олден. Намасте.

Шейми смотрел на искореженные, перекрученные куски металла – останки биплана «сопвич страттер». И как только Уилла уцелела при этом жутком крушении? Скорее всего, покалечилась, причем сильно. Пилоту досталось еще сильнее. Его обезглавленное тело до сих торчало из сплющенной кабины, разлагаясь на пустынном солнце.

– Делать что, хозяин? – спросил на ломаном английском проводник Абдул.

Здравый вопрос. Что им теперь делать? Если бы я только знал, подумал Шейми.

До места крушения они добирались двенадцать дней. Почти две недели изнурительного пути под обжигающим солнцем. Поскольку Шейми знал по-арабски лишь отдельные фразы, а большинство бедуинов не знали ни одного английского слова, Альби посчитал благоразумным запастись фотографиями Уиллы. Шейми с Абдулом останавливались в каждой попадавшейся им деревне и показывали снимки. Они расспрашивали встречавшихся бедуинов: торговцев, пастухов и вообще всех, тратя драгоценное время на расспросы о возможном местонахождении Уиллы. Никто не видел этой чужеземной женщины и ничего не слышал о ней. Шейми и Абдул ехали почти без остановок, устраивая ночлег, лишь когда совсем стемнеет.

Едва приехав на место крушения, Шейми принялся тщательнейшим образом осматривать периметр, надеясь увидеть следы, оставленные похитителями Уиллы, однако ветер давно все замел.

Шейми поворачивался в разные стороны, всматриваясь в ландшафт и пытаясь понять, что́ могло произойти с Уиллой и где, вероятнее всего, она находится сейчас. Если она попала в плен к турецким солдатам, ее увезли в какой-нибудь гарнизон или военный лагерь. Если же ее захватили бедуины, она могла находиться где угодно.

Шейми велел Абдулу отдохнуть и дать отдых верблюдам, а сам достал из седельной сумки карту Альби. На карте были обозначены известные англичанам турецкие военные лагеря, колодцы, часто посещаемые бедуинами, а также пустынные селения, настолько маленькие, что они не имели названий.