Владислав Романов - Нефертити

— Если бы наш фараон слышал тебя! — с горечью проговорил Сулла.

— Ты всё ещё тоскуешь по тому, кому, если верить твоим звёздам, осталось жить лет шесть на этом свете?! — насмешливо воскликнул Неферт.

— Шесть с половиной, — посерьёзнев, уточнил Сулла. — Но я знаю, что фараон не повинен в моём изгнании. Этого потребовал Азылык. Самого же фараона можно спасти.

Жрец задумался. Боги тоже умеют мстить за своё поругание. Но вот доживёт ли он до этого светлого часа? Сулла может пригодиться и свершить много полезного, если только вышибить из него дурь, самодовольство и направить в нужную сторону. Болезнь наверняка сидит во властителе, а значит, можно её вызвать снова, и уж тогда она погубит его окончательно. В тех книгах, которые читает Сулла, несомненно написано и об этом. Должно быть написано. Это не простой недуг. Он с чем-то был связан. Сирак говорил про какие-то запахи, вызывающие быстрое удушье. Надо ещё посоветоваться со своим лекарем, он должен знать. И этого стоит засадить за книги.

— Так ты спрашивал, чем я запугал старого фараона? Это интересный вопрос. Вообще страх очень важная вещь. Он на многое открывает глаза, многое лечит, особенно непомерное самолюбие, — жрец усмехнулся, погладил заскорузлой ладонью край гладкой, отполированной годами столешницы, вырезанной из ливийского кедра. — А вокруг нас много людей, которые нуждаются в лечении страхом. Что ж, будем помогать им.

Дебора стояла перед Илиёй испуганная, подавленная, шмыгала носом и твердила одну и ту же фразу:

— Я не брала эту чашу! Я клянусь вам!

— Я верю тебе, но объясни, как это большое блюдо оказалось в твоём мешке? Кто его туда спрятал, если не ты? — улыбаясь, мягким голосом спрашивал первый царедворец.

— Я не брала это блюдо! Я клянусь вам!

Её губы дрожали, да и вся она трепетала, как лист на ветру, и царедворец с трудом сохранял невозмутимый и строгий вид, готовый кинуться к сестре и признаться во всём. Но Илия боялся, что столь неожиданное и скорое объяснение напугает бедняжку ещё больше. Он и придумал всю историю с блюдом лишь для того, чтобы вернуть Дебору и заставить её пожить в его доме. Он бы накупил ей красивых одежд, кормил каждый день досыта, дабы сгладилась худоба, познакомил с фараоном, царицей и принцессами и тогда бы признался во всём. После этого они бы поехали к их отцу, матери и братьям для счастливого примирения. С такими намерениями всё и затевалось.

— Успокойся, я не собираюсь тебя наказывать, я хочу лишь узнать и найти виновника, — ласково проговорил хозяин. — Я не утверждаю, что его взяла ты. Может быть, братья захотели над тобой подшутить или же кто-то из моих слуг...

— Это же мои братья! — возмутилась Дебора. — Они меня любят и заботятся обо мне! Да и зачем они стали бы так поступать? Я не сделала им ничего плохого!

— У тебя был ещё один брат?

— Да, но я его почти не помню. Он, видимо, заблудился, и его растерзали дикие звери, братья нашли только окровавленные одежды. Его звали так же, как вас, Илия.

Слуга принёс глиняный кувшин с красным виноградным соком, наполнил сосуды, поклонился и молча удалился.

— Давай присядем, — предложил царедворец.

Они сели за стол, Илия жестом предложил сестре выпить сока, и Дебора, схватив чашу, несколькими жадными глотками осушила её до дна! Хозяин снова наполнил её.

— Пей сколько хочешь, я попросил повара приготовить для нас обед, скоро он будет готов, — сказал Илия.

— Я вижу, вы добрый господин, — со слезами на глазах проговорила Дебора, — я вижу, вы верите, что я не могла украсть ваше блюдо, а потому отпустите меня к моим братьям!

Она не выдержала, закрыла лицо и расплакалась. Её худенькие плечики затряслись. Илия, отвернувшись, сам проронил слезинку и поспешил успокоить сестру.

— Не надо плакать, я верю, что ты не виновна, и готов отпустить тебя. Но твои братья скорее всего двинулись дальше, чтобы побыстрее принести зерно домой и накормить вашего отца, — улыбаясь, мягко заговорил Илия. — Отпустить же тебя одну в столь далёкий путь я просто не могу. Это опасно. Разбойники и воры рыщут по дорогам, хеттский царь может объявить нам войну и двинуть свои войска, а потому тебе какое-то время придётся пожить у меня.

— Я доберусь, честное слово, — не выдержав, перебила царедворца Дебора, — но мои мать и отец не переживут, если не увидят меня среди братьев! Когда я уезжала, мама была так больна, что я боюсь, она меня не дождётся!

— Я отправлю тебя с первым же караваном, обещаю! — твёрдо выговорил Илия.

Он дал знак слугам, те принесли много еды, ещё кувшин виноградного и гранатового сока. Они молча поели, и у Деборы стали закрываться глаза. Илия отправил её спать, приказав постелить ей не в сарае, а в гостевой комнате.

Ночью он проснулся, прошёл в комнату, где постелили Деборе, увидел, как спит его сестра, подложив ладошку под щёку и шумно вздыхая во сне. Иеремия, поднятый хозяином, с беспокойством рассказал, что ещё днём девочка спала беспокойно, часто просыпалась и безутешно плакала. Распорядитель даже приказал лекарям приготовить для гостьи успокоительный отвар.

— Поговори с ней, успокой, скажи, что я зла не держу, ни в каком рабстве оставлять её не собираюсь и отправлю домой с первым же торговым караваном.

Но на следующий день заявились Иуда с братьями. Царедворец не ждал их. Он надеялся, что старший брат испугается его гнева и поспешит домой, чтобы накормить отца с матерью, а Илия сможет без труда сблизиться с любимой сестрой, напоминавшей ему о детстве, о родном доме, о матери и отце. Он уже предвкушал, как признается во всём Деборе, расскажет всё без утайки о своих скитаниях, мытарствах и о своём нежданном возвышении. Их лица зальются слезами, и они заключат друг друга в объятия. Этот миг был самый сладкий в его сокровенных мечтах, самый трепетный. И вот всё рухнуло: братья вернулись за сестрой.

Они стояли перед его большим домом, грязные, запылённые, утомлённые дорогой и голодные. Иеремия вынес им воды, они напились, и лишь после этого вышел Илия. Он взглянул им прямо в глаза, и некоторые опустили их.

— Что вы хотите? — строгим голосом спросил Илия.

Иуда выдвинулся вперёд, упал на колени, поклонился первому царедворцу.

— Простите нас, благодетель наш, но мы сами не знаем, как случилось, что наша меньшая сестра засунула в свой мешок это блюдо. Каждый из нас обнаружил также в своих мешках и то серебро, которое мы принесли с собой! — старший дал знак, и братья вытащили всё серебро из своих мешков, выставив его перед Илиёй. — Мы подумали, что, может быть, кто-то из ваших слуг захотел опорочить нас в ваших глазах, такое тоже допустимо. Вот что я хотел сказать. Но мои слова не означают, что мы хотим переложить вину сестры на кого-то другого. Просто, если мы вернёмся домой без неё, то отец наш, любящий Дебору, не переживёт этого, а потому я или любой из моих братьев готов стать вашим рабом вместо неё. Я или кто-то из братьев больше пригодимся вам в качестве рабов, чем наша сестра. Она ещё ничего не умеет, ваша милость, а я умею выделывать кожи, скорняжить, плотничать, обтёсывать камни, всё, что угодно! Я готов остаться за неё! — Иуда говорил столь искренне и с такой страстью, что комок встал в горле Илии, и несколько секунд он не мог вымолвить ни слова.