Мария Сильято - Калигула

Вилла в Мизенах и Байский залив. Господствующая над заливом воздушная вилла, в которую молодой Гай поднялся, ощутив близость власти, позже принимала Нерона и Адриана, но потом разрушилась в общем маразме упадка. Она возродилась как крепость при правлении Арагонского дома, но потребовалось ещё пять веков, чтобы она наконец превратилась в поистине волшебный Тирренский музей.

Авернское озеро. Сила легенды, окружавшей это зловещее озеро, была такова, что одиннадцать веков спустя один верующий, Гервазий из Тилбери, профессор канонического права и великий путешественник, увидев его, написал, что «на дне этих ядовитых вод» смутно просматривается бронзовая дверь в преисподнюю. Однако позже в результате подробных геологических исследований вокруг обнаружилось ещё шестьдесят маленьких заснувших кратеров, круглых, как глаза циклопа. Между тем тектонические подвижки понемногу стряхнули в море Байское озеро и огромное количество вилл. Грандиозная резиденция Пизонов, стоявшая на месте, которое сегодня мы называем Эпитаффио, погрузилась в море. А её живописный грот нимф нынче дарит чудесные приключения подводным археологам.

Портреты. О юных годах, что так круто повернули жизнь Гая Цезаря — позже названного враждебными историками Калигулой, — нам говорят разбросанные по музеям разнообразные изображения. Портрет основоположника династии Юлия Цезаря, возможно в своём наиболее правдивом образе высеченный из мягчайшего мрамора, можно найти в музее Пио Клементино. Цезарю здесь ещё нет и пятидесяти? Или он уже встретился с Клеопатрой? Его щёки впали, словно от тягот войны, знаменитой лысины почти не видно. Проступают крепкие челюсти, но плотно сжатые губы хорошо очерчены, они живые и чувственные. Кажется, он смотрит на кого-то чуть пониже себя — быть может, на семнадцатилетнюю Клеопатру, которая, чтобы попасть к нему, спряталась в свёрнутом ковре и неожиданно появилась растрёпанная и в измятой одежде? Действительно, в этом мраморном изображении есть необъяснимая смесь чувственности и властности.

Антония есть в Национальном Римском музее: волнистые волосы собраны, заплетены и уложены вокруг головы наподобие диадемы. Непроницаемая улыбка смягчает мраморную твёрдость сжатых губ; небольшой наклон головы, словно она слушает кого-то, кто говорит с ней, поднявшись на цыпочки. Другой милый мраморный портрет находится сегодня в Британском музее, на нём тоже её голова чуть наклонена, а волосы причёсаны на прямой пробор. Дальше мы видим юношу с вьющимися мягкими волосами и глубоко посаженными глазами: он напоминает изображение императора Гая Цезаря в Неаполитанском музее. Можно предположить, что это один из его убитых братьев.

Опять же в Неаполе, в Археологическом музее, есть изображение Октавии, легендарной сестры Августа, которая приняла у себя египетских сирот Клеопатры и Антония. Ещё здесь есть сидящая Агриппина, уже не такая молодая — это говорит, что она изваяна по приказу её сына-императора уже после своей смерти от голода. И есть другие портреты, все они прибыли из Рима с бесчисленной коллекцией принцев Фарнезе.

Долгий и странный путь совершила эта коллекция. Потомки Павла III — двести двадцать второго Папы, который отлучил от церкви Генриха VIII Английского, утвердил орден иезуитов, организовал инквизицию и умер в 1544 году, — собрали в Риме и на своих многочисленных виллах самые известные шедевры греко-римского искусства, выкопанные и найденные в заброшенных руинах имперской эпохи. Последняя из рода Фарнезе, Елизавета, на которой династия угасла, вышла замуж за неаполитанского Бурбона. И в 1787 году, накануне Французской революции, чудесная коллекция отправилась в Неаполь и была размещена без особого ухода в огромном здании, которое раньше служило королевскими конюшнями, потом было расширено и перестроено в университет и наконец стало музеем. И до сих пор Октавия и Агриппина, Тиберий и Гай Цезарь продолжают рассказывать нам оттуда свою историю.

В Риме же, в Капитолийских музеях, мы встречаем Августа, величественнейшего, ещё довольно молодого, увенчанного миртом. Чудесная работа из идеально отполированного мрамора выражает преднамеренную, расчётливую снисходительность. Его рот закрыт, но губы не сжаты; твёрдость видна только в подчёркнутой складке на подбородке. Позируя, он, видимо, над чем-то задумался, и художник ощутил в этом отстранённость императора. В его высоко поднятой голове чувствуется недоверчивая и высокомерная сдержанность человека, строившего дальновидные и для своего времени глобальные планы. Морщины меж бровей выражают сосредоточенность, и под кожей видно постоянное напряжение мускулов.

От безжалостной и долго прожившей Ливии, Новерки, которая расчистила путь к власти своему сыну Тиберию, осталось изображение заострённого лица со сжатыми губами, с некрасивой, жёсткой, плотной причёской. Её глаза смотрят невидящим взглядом, как будто она погружена в какие-то размышления.

Но потом мы снова встречаемся с лицом Агриппины, необыкновенно прекрасным. Она причёсана не так, как все известные женщины этой фамилии: спереди её волосы мягко разделены на две пряди, прикрывающие высокий, почти мужской лоб. У неё прямые ресницы и глубоко посаженные глаза, как и у её сына Гая Цезаря; на боках и на затылке вьющиеся волосы мягко уложены, а некоторые пряди волнами ниспадают на плечи. Напряжённый рот хорошо очерчен, и его можно было бы назвать страстным, если бы не сильная, волевая линия подбородка. Она кажется ещё молодой, но, возможно, не имеет возраста после смерти, потому что сквозь мрамор просвечивает усталость в морщинках на щеках. Она подалась вперёд и смотрит так, будто после стольких лет, забыв ненависть, всё же что-то обличает.

О тех днях, когда многие из описанных здесь событий ещё не наступили, о днях победоносной славы напоминают мраморные панели Ara Pacis Augustae (памятник Августовскому миру) в Риме: в ритуальной процессии, одновременно семейной и разнородной, идут Август и Ливия, сенаторы и жрецы, ещё юный Германик и флотоводец Агриппа, который вскоре умрёт. Его маленький сын Луций, которому суждено умереть в устье Родана (ныне эта река называется Роной), ухватился за тогу, в то время как Антония гладит его по голове. А дальше с улыбкой следует ещё юная Юлия. За спиной у неё шествует Тиберий, такой же, как на портретах времён своего императорства. Все чинно идут с одной плиты на другую в мягкой белизне мрамора.

Память о матери. Молодой император, собственноручно принёсший в Рим прах матери, возбудил в народе сильнейшие эмоции. Археология — мемориальные доски, надписи, монеты — даёт более беспристрастные свидетельства, чем историки: многие города воздвигли преследуемому семейству кенотафы и монументы, такие, как найденный в Бергоме (ныне Бергамо) мемориал Друза или кенотаф с великолепными мраморными скульптурными портретами, возведённый на острове Пантеллерия, где позже кто-то спас его от разрушения, спрятав под керамические плиты. Или прекрасная статуя Агриппины, которую нашла в древней Веллее близ Пьяченцы и поместила в свой музей Мария Луиза Австрийская, жена Наполеона.