Саймон Скэрроу - Кровь Рима [ЛП]

Внимание Катона было настолько приковано к двери, что он не услышал мягких шагов позади себя. Он почувствовал, как что-то коснулось задней части его ноги, и инстинктивно замахнулся, резко опустив меч, кончик меча поднялся, прорезая мрак и рассекая плоть и кости. Не было слышно ни крика боли, ни звука в течение ужасного застывшего мгновения, когда Катон уставился в широко раскрытые глаза мальчика, ровесника Луция. Сходство было настолько поразительным, за исключением чуть более темных черт лица, что Катон, глядя в лицо мальчика, инстинктивно произнес имя своего сына. Затем его взгляд упал на то место, где лезвие меча вошло в нижнюю часть его маленькой грудной клетки. По металлу уже сочилась кровь.

Мальчик застыл на месте и в его взгляде читалось потрясение.

Затем парфянин снова ударил ногой в дверь и громко выругался. Глаза мальчика расширились, он заплакал, и Катон мгновенно потянулся вниз и зажал рот ребенка своей свободной рукой, чтобы заглушить его. Оба опустились на пол, стоя на коленях лицом друг к другу.

— Не издавай ни звука, — успокаивающе прошептал Катон. — Ради Юпитера, пожалуйста, не надо.

Он убрал свой меч и положил его рядом с собой, кровь струей текла из раны. Рана была смертельной, Катон сразу это понял. И все же он размотал правой рукой шейный платок, продолжая прижимать левую ко рту мальчика. Свернув ткань в комок, он прижал ее к ране, пытаясь остановить поток крови.

Дребезжание петель и засова прозвучало оглушительно в жарком, неподвижном мраке комнаты, и мальчик начал бороться. Катон притянул его к себе на колени и прижал к себе, левой рукой обхватив голову ребенка и закрыв ему рот.

— Тссс. Пожалуйста, не шевелись. Тихо… Скоро все закончится.

С последним, громким ударом ногой в дверь парфянин произнес проклятие и пошел дальше, а свет внизу двери на мгновение замерцал, а затем засиял ясным светом.

Мальчик застонал, и Катон осторожно покачал его, убирая руку.

— Вот, он ушел. Теперь мы одни. В безопасности.

Широкие глаза ребенка смотрели на него, его губы медленно шевелились, когда он начал с трудом дышать. Катон погладил его по волосам, пораженный сходством между мальчиком и Луцием. Чувство вины и острая ненависть к себе наполнили его сердце. Он в отчаянии оглядел комнату и увидел, что кроме нескольких горшков, табурета и подстилки в ней почти ничего нет. Осторожно подняв мальчика, он подошел к подстилке, уложил его и снял с раны шейный платок. На мгновение рана стала похожа на рот, затем кровь хлынула и растеклась по гладкому животу мальчика, он хныкал и корчился. Катон увидел кучу тряпок в конце подстилки и быстро взял одну из них, чтобы прижать к ране, а затем завязал шейный платок вокруг живота, чтобы удержать повязку на месте. Затем он прислонился спиной к стене и положил голову мальчика себе на колени. Из отверстия, ведущего на следующий этаж, пробивался тусклый свет, и в нем лениво кружились слабые пылинки. Снаружи звуки парфян стихали, и лишь редкие крики нарушали тишину. Катона уже не волновало, обнаружат его враги или нет. Казалось, время остановилось, и остались только он сам, умирающий мальчик и мрачная лачуга, в которой они лежали. Его сердце было свинцовым и наполненным отчаянием от того, что он сделал, и он больше не чувствовал, что хочет жить, и тем более, что заслуживает этого.

Он посмотрел вниз и погладил тонкие локоны, говоря утешительные слова.

— Я сделал для тебя все, что мог… Это немного, но это все, что я знаю… Вот так, тише. — Он улыбнулся, глядя вниз. — Мне жаль. Прости. Ты подошел сзади… Я подумал, что ты мой враг… У меня не было времени подумать. Я… Мне жаль… Прости меня.

Мальчик непонимающе смотрел, его дыхание становилось все более слабым. Затем он мягко улыбнулся, протянул маленькую ручку вверх и провел пальцами по щеке Катона, а затем по губам. Катон почувствовал, как его горло сжимается и сжимается до боли, и он не мог заставить себя говорить, так как его переполнял смертельный ужас от того, что он сделал. Перед жизнью, которую он оборвал. Его бессилие спасти ребенка и предотвратить эту трагедию, которую он сам же и создал. Из всех зол, которые он пережил за долгие годы военной службы, это, по его мнению, было самым большим. И он был ее виновником.

Пальцы мальчика перестали двигаться, и через мгновение его рука соскользнула в сторону. Его подбородок поднялся, челюсть отвисла, он ахнул два или три раза, а затем раздался медленный, мягкий выдох, когда жизнь покинула его. Катон смотрел на него, парализованный горем. Затем он нежно поднял его, сжал безжизненное маленькое тело в своих объятиях и безудержно зарыдал.

— Это хорошая вещь! — Макрон фыркнул, затем чмокнул губами, вставил пробку обратно в большую амфору и отступил назад, чтобы полюбоваться остальным рядом, прислоненным к стенке склада торговца. — Здесь достаточно гарума, чтобы хватило до конца кампании, если мы не будем налегать на него. Он повернулся к четырем солдатам своей центурии, которые нашли склад. — Найдите телегу и мулов, чтобы перевезти это. Я хочу, чтобы они были надежно упакованы в солому. — Не было необходимости говорить им, чтобы они бережно относились к ценному соусу. Гарум был роскошью, и теперь парни из Второй когорты будут наслаждаться тем, что каждый день будут добавлять его в свои блюда. Макрон уже прикидывал, сколько он сможет получить за один из кувшинов от вспомогательной когорты. Конечно, нужно было сохранить их находку в тайне от иберов на случай, если Радамист потребует долю трофеев от своих союзников.

Макрон ласково похлопал по самому большому из кувшинов, прежде чем повернуться, чтобы оставить своих людей выполнять приказ. Там, конечно, были и другие ценности, но он опасался перегружать колонну добычей и замедлять ее продвижение. Кроме того, его отвлекли от более насущной проблемы: выяснить местонахождение своего командира. Последний раз он видел Катона у подножия штурмовой лестницы. Некоторые бойцы утверждали, что видели, как трибун карабкался на стену, но никто не знал, что с ним случилось с тех пор. Макрон обыскал тела, наваленные вдоль стены и на земле по обе стороны от нее, а также раненых в тени внутренней стены, но Катона не было ни среди мертвых, ни среди раненых. Макрон отправил на поиски трибуна отряды людей, которые были недовольны тем, что им не позволили присоединиться к своим товарищам, разграбляющим Лигею. Это было жестко по отношению к ним, согласился Макрон, но вскоре ему понадобится отряд трезвых людей, чтобы собрать оставшихся в конце дня, чтобы они могли отдохнуть и оправиться от своего распутства к тому времени, когда колонна возобновит свое продвижение в Армению.

За пределами склада он увидел дым, клубящийся в конце улицы, и трех иберийцев, шатающихся в дымке, которые кашляли, сжимая под мышками маленькие кувшины с вином. За ними шел четвертый мужчина, тащивший за волосы крупную женщину. Она была обнажена, и ее груди сильно колыхались, когда она кричала и пыталась вырваться. Ибериец повернулся и с силой ударил ее, и крики прекратились. Они отошли на безопасное расстояние от дыма, затем выбили дверь, и солдаты вошли внутрь. Последний мужчина протащил женщину через дверь и последовал за ней внутрь. Через мгновение крики возобновились, на этот раз сопровождаемые пьяным смехом и гортанным пением.