Саймон Скэрроу - Кровь Рима

Катон оставил своего друга разобраться с этим и вернулся к опциону.

— Мы возвращаемся к акрополю, как только центурион закончит. Я хочу, чтобы твои люди плотно прижались к заключенным. Я хочу, чтобы они были защищены, но я не желаю, чтобы местные жители пострадали более этого. Скажи своим людям, что они не должны атаковать или даже наносить ответный удар, если я не прикажу. Это ясно?

— Да, господин.

— Тогда стройся.

Катон перешел к Филадату.

— Я верю, что ты сказал правду. Эти люди будут наказаны, и вам будет выплачена компенсация за гибель людей и нанесенный здесь ущерб. Даю слово.

— Слово? — насмешливо сказал Филадат.

— Да. И я придерживаюсь своего слова. Катон коротко кивнул на прощание и вернулся к опциону и его людям, которые выстроились в две шеренги с промежутком, предназначенным для пленников, которых Макрон толкнул в том направлении, после того как он связал руки каждого задержанного. Когда последний из них был на месте, Катон и Макрон замкнули тыл небольшой процессии.

— Опцион, вперед.

Опцион кивнул, а затем собрался с силами, чтобы отдать приказ достаточно громко, чтобы его можно было услышать сквозь шум толпы за пределами двора.

— Щиты вверх!.. Продвигайся!

Верным, размеренным шагом они направились к портику, а затем вышли на улицу. Ближайшие зеваки отступили, чтобы уступить им дорогу, но те, кто стоял позади, не успели среагировать, и опциону пришлось отталкивать и распихивать людей, прежде чем его патруль и заключенные смогли продвинуться вперед. Вокруг было море сердитых кричащих и размахивающих кулаками армян. Некоторые пытались протиснуться мимо преторианцев, чтобы ударить пленников, которым приходилось опускать головы и принимать удары по плечам, а также по рукам, связанным на шее. Некоторые в толпе били палками по щитам, когда римляне проходили мимо.

— Не отвечать им! — выкрикнул Катон. — Накажу любого, кто попытается это сделать!

Они двинулись дальше, пробираясь сквозь толпу вдоль улицы, и теперь их стали забрасывать камнями и кусками навоза. Макрон громко выругался, когда кусок дерьма ударил его по носу, и он потянулся за гладием. Катон схватил его за руку.

— Нет! Оставь это!

Его друг посмотрел в ответ и бессвязно зарычал, стряхнув руку Катона, а затем, нахлобучив шлем на глаза, он двинулся вперед. Впереди толпа стала редеть, когда они достигли края кричащей массы людей, а затем, к облегчению Катона, они вышли на открытое место и, ускорив шаг, оторвались. Более пылкие из местных жителей следовали за ними, выкрикивая оскорбления и насмешки, когда они бросали последние свои отвратительные снаряды в римлян. Затем со стороны акрополя он увидел, что к ним бегут еще преторианцы, и узнал центуриона Игнация во главе своих людей.

— Трибун? Господин?

— Мы здесь! — Катон поднял руку. — Пусть твои люди не подпускают толпу, а затем проследуют за нами обратно в акрополь. Но убедись, что никто не пострадает.

— Да, господин! Мои парни справятся с ними достаточно легко.

— Я имел в виду, чтобы никто из местных не пострадал.

— Ээ … Да, господин.

Когда люди Игнация образовали стену из широких скутумов поперек улицы, Катон и остальные поспешили дальше, радуясь тому, что сбежали от разъяренной толпы. Но облегчение Катона быстро исчезло и сменилось гневом, когда он посмотрел на преторианцев, окровавленных, покрытых синяками и дерьмом. Напряжение, которое накалялось на улицах Артаксаты, уже было достаточно опасным. Теперь ему нужно было найти способ наказать этих людей, что утолило бы гнев их жертв и помогло бы исправить нанесенный ими ущерб.

В тот вечер, когда пленники томились в кладовой в конце конюшни, Катона вызвали во дворец, чтобы он рассказал о том, что произошло днем. Радамист сидел на троне, слегка наклонившись вперед, слушая доклад Катона. Рядом с ним на диване лежала Зенобия, играя с кошкой и время от времени поднимая взгляд и понимающе улыбаясь Катону. Он изо всех сил старался не обращать на нее внимания, и когда их глаза на мгновение встретились, знакомый холод наполнил его сердце. Когда Катон закончил, царь откинулся назад и скрестил руки на груди.

— Что ты собираешься делать с этими твоими людьми, трибун?

— Они будут наказаны, Ваше Величество.

Радамист откашлялся.

— Я слышал, что семь моих подданных были убиты и еще шесть ранены. Сколько твоих людей погибло в результате инцидента?

Катон перенес вес на другую ногу.

— Ни одного, Ваше Величество. Пара человек получила лишь поверхностные ранения.

— Ни одного, — повторил Радамист с сильным ударением.

Катон пожал плечами.

— Мои люди обучены сражаться. Гражданские же нет.

— Довольно. Мои люди возмущены случившимся. И я тоже. Они хотят крови за кровь. И я тоже. Мы требуем справедливости.

— Должна быть справедливость, Ваше Величество. С этим мы согласны. Правосудие сдерживается рассмотрением обстоятельств, которые привели к этому прискорбному инциденту.

— Насколько мне известно, и твои собственные слова подтверждают это, обстоятельства были таковы, что твои люди вошли в таверну, напились, использовали тамошних женщин, отказались платить, а когда началась перебранка с владельцем, они обнажили свои мечи и зарезали нескольких из моих подданных. Таковы обстоятельства, не так ли?

Катон мог только кивнуть в знак согласия.

Радамист вздохнул.

— Я понимаю, что ты хочешь защитить своих людей, трибун. Но если я позволю их пощадить, то мы с тобой можем заслужить одобрение со стороны твоих людей, но это возмутит мой народ. Однако если я вынесу осуждающий приговор твоим людям, я завоюю одобрение своего народа, в то время как твои солдаты будут разгневаны. — Он покачал головой. — Это дилемма. Но правда в том, что через год мне все еще будет нужна лояльность моего народа, в то время как ты и твои люди почти наверняка покинете Армению. Казнив этих солдат, я выиграю больше, чем если бы я этого не сделал. Ты не согласен?

Вопрос был риторическим, и Катон не счел, что он заслуживает ответа. Вместо этого он задал собственный вопрос и произнес его тоном с оттенком презрения: — Вам не кажется, что вы уже убили достаточно моих людей?

В зале внезапно возникло ужасное напряжение. Руки Зенобии замерли, она перестала гладить кошку и уставилась на Катона. Царь стиснул челюсти, но Катон сначала не заметил гнева на его лице, затем он оправился от потрясения и быстро поднялся на ноги, возвышаясь над римским офицером.

— Как ты посмел так со мной разговаривать?

Катон не вздрогнул.

— Вы отрицаете это?

— Я царь Армении! Простой римский офицер не будет говорить со мной подобным образом. Ты встанешь на колени и будешь умолять меня о прощении, — Радамист ткнул пальцем в пол прямо перед помостом. — Встать на колени!