Семён Васильченко - Не той стороною

Но против воли в сердца обоих закрадывалось самое жуткое. Они были теперь как отверженные, одни во всем мире, в уголке комнаты того человека, которому они же сами, правда нехотя, нанесли потрясающий удар. С каким чувством ушел он отсюда и когда пересилит себя, чтобы возвратиться домой?

И они просидели еще полчаса, пока за дверью не раздался шум шагов и предостерегающее четкое постукиванье.

— Войдите.

И Луговой и Льола испуганно переглянулись и умоляюще подняли глаза на вошедшего в комнату Стебуна.

Стебун пробежал по ним рассеянно взглядом, занятый, очевидно, какой-то своей мыслью. Болезненно улыбнулся лишь, увидев спящего на руках отца мальчика. С одного взгляда он понял, с каким боязливым чувством встречают его Луговой и Льола. Не подавая вида, что он замечает что бы то ни было, повесил на место кепи. Жестом остановил отдавшего Леньку Льоле и намеревавшегося было встать Лугового. Качнул одобрительно чему-то головой.

— Вот, — с напряженной бесстрастностью сообщил он, — вы сговорились, а я тем временем побывал кое-где, чтобы вас обезапасить…

И у Лугового и у Льолы внутри все замерло, они всколыхнулись каким-то ожиданием и встали, несмотря на то, что Стебун недовольно повел головой, лишь они шевельнулись.

Стебун болезненно протер рукой глаза и объяснил остальное, повернувшись на момент к Русакову.

— Я был у товарищей, нашел письмо, которое было написано вами Ленину из Георгиевска, и сговорился с работниками ГПУ. На письме есть пометка жены Ильича о том, что Ленин распорядился вас легализовать. Он письмо успел прочесть. Завтра вы пойдете в комендатуру ГПУ. Вот вам вызов туда… Там всякие формальности выполнить нужно будет, и вас не тронут, пока нет против вас никаких особых обвинений. Года полтора, два проживете, а потом в десятилетие революции по всем таким делам будет амнистия, и дело будет предано забвению. Все благополучно. Можете теперь ничего не бояться.

Льола пораженно взглянула на Лугового. Луговой трепетно вытянулся, и вдруг что-то взмыло его. Он качнулся и подавил в себе радостный стон. Но он не нашелся, что сказать. Подкошенно сел на кушету, снова встал, бросаясь к Стебуну.

— Товарищ Стебун, товарищ Стебун! Это действительность?

Стебун горестным кивком головы подтвердил, что все было именно так, как он сказал.

Луговой, безумея от счастья, метнулся к Льоле.

— Льола, мы умрем сегодня от счастья!

Льола рванулась к Стебуну и с бесконечной благодарностью и тоской прильнула к его руке.

Стебун усадил ее на кушетку. Луговой наконец поверил в то, что сообщенное ему Стебуном — не сон. Он на миг схватил за руки Стебуна, обещая с клятвенной силой:

— Товарищ Стебун! Раньше я не верил ни во что человеческое. Считал разговор о человечности фальшью и политикой. На большевиков смотрел боком. Но Шаповал уже меня приручил. Теперь вы… Ах, если бы вы знали! Я ваш навеки! Теперь скажите только слово мне… Что мне делать, чтобы стоить большевиков?

Стебун махнул рукой и отвернулся, скрывая судорожно перекосившееся лицо.

— Ничего, ничего, товарищ Луговой. Я знаю, что переделывает людей. Огонь высекают из камня, а я на добывание огня из людских душ отдал полжизни, да отдам и вторую половину… Проживем! Скажите теперь, где вы живете? Найдется, где вам переночевать там всем?

— Ах, поместимся! — отмахнулся Луговой. — Будем собираться, Льола.

Русаков взял ребенка. Льола поспешно оделась, оглядываясь.

— Вещи потом возьмете, какие надо, — предупредил ее Стебун, пряча глаза.

Льола чувствовала в себе что-то предназначавшееся для одного Стебуна. Это чувство заставляло ее разрываться надвое. И, прежде чем уйти, она виновато, как приговоренная к смерти, склонила голову. Но Стебун не дал ей опомниться.

— Я вас провожу до извозчика, — предупредил он неловкость несчастного для себя прощанья.

И вместе с ними он вышел на улицу. А здесь, обменявшись прощальными приветствиями, они расстались. Стебун тяжело возвратился в свое, снова осиротелое обиталище.

Нелегко далось Стебуну его самоотречение в пользу счастья Лугового и Льолы. Спасти Лугового от всяких неожиданностей он постарался и в это дело свою душу вложил, но зато у себя самого опустошил сердце. Спасло его одно: он был политическим бойцом и одним из застрельщиков того выступления, в которое вложил все свои помыслы, сколько-нибудь не касавшиеся Льолы.

Роковая развязка узла, свитого жизнью из его чувств и чувств Льолы и вдруг лопнувшего, надломила, но не сломила его. Еще в те часы, когда он, оставив в своей комнате Лугового и Льолу, пошел к той женщине, которая была верным спутником Ленина, а от нее — к Кердоде и другим, возглавлявшим политические учреждения товарищам, чтобы вступиться за Лугового, — уже тогда он почувствовал, что новая шутка жизни бесследно для него не пройдет.

А когда счастливые Льола и Луговой уехали, ему осталось только застонать и бессильно схватиться за голову. Судороги страдания потрясли его и заставили с бурным клокотанием в сердце бегать из угла в угол по комнате. Он никогда не жалел людей, высекая из их чувств огонь, но его собственные удары посыпались теперь на него самого, и он горел с силой накаленного добела металла.

До утра Стебун не мог заснуть.

Утром открыл водопроводный кран и подставил под него голову. Обледенил себе виски бившей из крана струей и после этого только почувствовал успокоение.

Пошел в город, не подумав даже о том, что должен что-нибудь поесть. Под вечер, когда убедился, что дело не в одном только плохом настроении, а что его что-то гложет, зашел в амбулаторию к профессору-невропатологу.

Профессор, поводив трубкой по груди, коротко спросил:

— Партиец?

— Да.

— Чем-нибудь болели?

— Тифом, несколько лет назад.

— Бессоница была?

— Приходилось не спать — не придавал этому значения.

— На ногах отеки?

— Не знаю, отеки это или что, посмотрите…

Профессор коснулся слегка ноги посетителя и потемнел.

— Не лечились и не отдыхали?

— Не чувствовал нужды в этом. Не знал, что это надо, — потемнел и Стебун.

— Ну, теперь и кайтесь… Вы хищнически растранжирили самого себя.

Он махнул рукой и спешно объяснил остальное:

— У вас колоссальное здоровье, только поэтому вы придержались так долго, а, в общем, удивительно, что вас еще носят ноги. Раз вы ответственный работник, то можете немедленно получить отдых, его дадут вам по моему диагнозу, где хотите… Немедленно же вы должны ехать на ванны и обречь себя на совершенное бездействие. Там укажут режим: не пить, не курить, не есть острых вещей, никаких волнений. Сердце при первом же неровном ударе пшикнется… Постарайтесь в ближайшие дни уехать. С сегодняшнего дня начните отдыхать. Обязательно!