Кристин Ханна - Четыре ветра [litres]

Элса так и стояла на коленях у кровати. Она уткнулась лицом в горячую шею сына, прошептала:

– Я здесь, малыш. Я тебя люблю.

Роуз осторожно подняла невестку. Элса изо всех сил старалась не закричать, не потерять над собой контроль. У нее хватило мужества посмотреть в грустные глаза свекрови.

– У нас есть масло, – сказала Роуз сдавленным голосом. – Испечем немного печенья, принесем ему завтра вместе с игрушками и одеждой.

– Я его не оставлю.

Вернулся доктор.

– Тут только дети и старики. Со всеми хотят сидеть родственники. Комнаты для посетителей нет. Идите домой. Поспите. Мы займемся лечением. Побудет здесь неделю. Может, две.

– Нам разрешат его навещать? – спросила Лореда.

– Конечно. И здесь есть другие дети, он сможет с ними играть, когда ему станет лучше.

– Что, если… – начала Элса.

Доктор ее оборвал:

– Этот вопрос все задают. Вот что я вам скажу: увозите мальчика из Техаса, если хотите его спасти. Туда, где он сможет дышать.

Роуз обняла Элсу, та не падала только благодаря поддержке свекрови.

– Пойдем, Элса. Приготовим нашему мальчику чего-нибудь вкусного. Завтра принесем ему гостинцы.

Элса стояла на краю мертвого пшеничного поля. Куда хватало глаз тянулись дюны окаменевшей от зноя коричневой грязи. Уже почти четыре часа, но солнце так и палит. Горячее и безжалостное. Ветряная мельница старалась изо всех сил – крутилась, поскрипывая.

Ей хотелось верить, что дожди вернутся, и семена прорастут, и эта земля снова расцветет, но теперь, когда Энт в лихорадке лежал на больничной койке, выкашливая пыль из легких, она больше не могла позволить себе надежды.

Пыль вызывает пневмонию.

Так говорят, но на самом деле виноваты лишения, и нищета, и человеческие ошибки.

Элса услышала чьи-то шелестящие шаги, при ходьбе теперь люди шуршали песком, будто шептали, боясь побеспокоить землю, которая предала, обратилась против них.

Рядом остановился Тони. Роуз подошла с другой стороны.

– Он здесь умирает, – сказала Элса.

Умирает.

Не только Энт умирал. Умирала земля, животные, растения. Все.

Жгучее солнце обратило все в пыль, и ветер унес эту пыль. Миллионы тонн верхнего слоя почвы.

– Нам нужно уезжать из Техаса, – сказала Элса.

– Да, – ответила Роуз.

– Мы можем продать коров правительству. Хоть какая-то помощь, – сказал Тони. – За двух коров нам дадут тридцать два доллара.

Элса глубоко, мучительно вздохнула, глядя на вымершую землю. Ей страшно было отправляться в неизвестность без работы и почти без денег. Всем было страшно. Никому не хотелось уезжать. Здесь их дом.

Над головой протяжно скрипела мельница, медленно вращались лопасти.

Они вместе пошли к дому, взметая ногами пыль.

– Думаю завтра взять Лореду с собой на охоту, – сказал дедушка за ужином.

– Хорошая мысль, – одобрила бабушка, подбирая хлебом капельку драгоценного оливкового масла. – Компас в моем комоде. В верхнем ящике.

– Мы могли бы убраться в амбаре, – сказала мама. – Старая охотничья палатка Рафа где-то там. И дровяная печь из землянки.

Лореда больше не могла этого терпеть. Взрослые болтали о какой-то чепухе. Они как будто забыли, что Энт лежит в этой ужасной больнице совсем один. Или они думают, она слишком маленькая, чтобы слышать правду? Ее тошнило от этого дурацкого разговора. Больше им делать нечего, только убираться в чертовом амбаре.

Она так резко вскочила, что ножки стула скрежетнули по вытертому линолеуму. Она оттолкнула стул, и он упал.

– Энт умирает, да?

Мама посмотрела на нее.

– Нет, Лореда. Энт не умирает.

– Ты врешь. И посуду я мыть не буду.

Лореда выбежала из дома, хлопнув дверью.

В загоне нет лошадей, в свинарнике нет свиней. Все, что у них осталось, – несколько костлявых куриц, которые от жары и голода даже не закудахтали при ее появлении, и две коровы, едва стоящие на ногах. Скоро коров продадут, правительство их заберет. Тогда и коровник опустеет.

Она взобралась на площадку на ветряной мельнице и уселась под бескрайним, усыпанным звездами небом Великих равнин. Здесь ей казалось – по крайней мере, раньше, – что и она небесное создание. Здесь она воображала себя балериной, оперной певицей, киноактрисой.

Отец поддерживал эти мечты, пока не ушел за собственной фантазией.

Лореда подтянула к груди колени, обхватила лодыжки руками. Ладно, ферма умирает, а взрослые ей врут. Ладно, отец бросил их – ее, – но это…

Энт. Ее братик. Он сворачивался клубочком и сосал большой палец, он бегал, как жеребенок, раскидывая в стороны руки и ноги, по вечерам он просил ее рассказывать сказки и слушал их, почти не дыша.

– Энт, – прошептала она, понимая, что молится. Впервые за долгие годы.

Мельница затряслась. Элса посмотрела вниз: это мать карабкалась по ступеням к ней.

Мама села рядом, свесив ноги.

– Я уже большая, мама. Ты можешь сказать мне правду.

Мама глубоко вдохнула и выдохнула.

– Мы говорили о папиной палатке, потому что… мы уедем из Техаса, как только Энту станет лучше. В Калифорнию.

Лореда повернулась:

– Что?

– Я поговорила с бабушкой и дедушкой. У нас есть немного денег, и грузовик на ходу. Так что поедем на Запад. Тони еще крепкий. Он найдет работу – может быть, на железной дороге. Я надеюсь устроиться прачкой. Говорят, Памела Шрейер работает продавщицей в ювелирном магазине. Представляешь? Ее муж Гэри трудится на винограднике.

– И Энт поедет с нами?

– Конечно. Мы поедем, как только ему станет лучше.

– До Калифорнии тысяча миль. Бензин стоит девятнадцать центов за галлон. Нам хватит денег?

– Откуда ты все это знаешь?

– Когда папа ушел, я, вместо того чтобы учить историю Техаса, изучала карты Калифорнии. Я думала…

– Сбежать из дома и найти его?

– Да. Видишь, я глупая, но не настолько. Калифорния – большой штат. И я даже не уверена, что он поехал на Запад. И остался на Западе.

– Ты права. Мы этого не знаем.

Лореда прислонилась к маме, и Элса обняла ее.

Уехать. Лореда впервые по-настоящему представила это. Уехать. Оставить свой дом.

– Я хотела, чтобы ты выросла на этой земле, – сказала мама. – Я хотела здесь состариться, хотела увидеть, как будут расти дети твоих детей, хотела, чтобы меня здесь похоронили. Я хотела увидеть, как снова вырастет пшеница.

– Я знаю, – сказала Лореда и вдруг поняла: она и сама этого хотела.

– У нас нет выбора, – сказала мама. – Больше нет.

Неделю спустя большая часть курятника по-прежнему была засыпана песком, как и амбар с одной стороны. Коров продали и увезли, одиннадцатидневная пыльная буря превратила ферму в море буро-серых дюн. Не стоило труда бороться с этим, особенно теперь, когда они уезжали. Мартинелли погрузили все, что могло пригодиться им в новой жизни, в большой дощатый кузов: маленькую дровяную печь, бочки с припасами, коробки с постельным бельем, кастрюли и сковородки, галлон керосина, фонари.