Кристин Ханна - Четыре ветра [litres]

– Здесь две кровати. Лореда и Энт?

Лореда устало кивнула. Брат дремал, опершись на нее.

– Свет не включайте, – предупредил Джек. – Утром мы заберем вас. Элса, твоя комната… соседняя.

– Спасибо.

Она сжала его руку и отпустила, а потом уложила детей в кровати.

Энт заснул мгновенно. С болезненной ясностью Элса осознала: вот за это ровное дыхание, за этот простой звук она и несет ответственность. От нее зависят их жизни, а она ведет их завтра на забастовку.

– Опять у тебя встревоженное лицо, – сказала Лореда, когда Элса присела к ней на кровать.

– Это просто лицо любящей матери, – ответила Элса, поглаживая дочь по волосам. – Я горжусь тобой, Лореда.

– Ты боишься завтрашнего дня.

Элсе полагалось бы устыдиться того, что Лореда так отчетливо видит ее страх, но стыдно не было. Возможно, она устала прятать свое истинное лицо, устала скрывать настоящие чувства, устала считать себя никчемной. Она долгие годы тащила в гору этот камень, но теперь он исчез. И его тяжесть больше не придавливает ее к земле.

– Да, – сказала Элса. – Я боюсь.

– Но мы все равно будем бастовать.

Элса улыбнулась, вспомнив дедушку. Спустя несколько десятилетий она наконец поняла, что тот хотел ей сказать. Главное в жизни – не страх. Главное – выбор, который ты совершаешь, когда тебе страшно. Ты действуешь не вопреки страху, а из-за него, и в этом твоя смелость.

– Да.

Она наклонилась и поцеловала дочь в лоб.

– Спи спокойно, милая. Завтра важный день.

Элса оставила детей и прошла в соседнюю комнату, где Джек ждал ее, сидя на кровати. В латунном подсвечнике на тумбочке горела свеча. У стены выстроились коробки и корзины с вещами.

Джек поднялся.

Без тени сомнения она приблизилась к нему. В его глазах она видела любовь. К ней. Эта любовь была не спокойная, укоренившаяся и знакомая, как любовь Роуз и Тони, а молодая, новая, любовь, которой она никогда не знала, или, по крайней мере, ее прекрасное начало. Всю свою жизнь она ждала этого мгновения, мечтала о нем, и теперь, когда оно близко, она не упустит его. А в преддверии того, что ждет их утром, ценность оставшихся часов возрастала безмерно.

– Я дала своей подруге безумное обещание.

– Правда?

Она подняла руки, сплела их на его затылке.

– Я никогда не приглашала мужчину на танец. И я знаю, что музыки у нас нет.

Он наклонился, поцеловал ее, задвигался под беззвучную мелодию.

– Элса, мы и есть музыка.

Элса закрыла глаза и позволила ему вести.

За тебя, Джин.

Элсу разбудил поцелуй. Она медленно открыла глаза. Никогда она так крепко не спала, как этой ночью, и, учитывая обстоятельства, это казалось почти неприличным.

Джек смотрел на нее.

– Мои товарищи уже должны быть внизу.

Элса села, убрала с глаз спутанные волосы.

– А сколько вас?

– По всему штату нас тысячи. Но мы сражаемся на многих фронтах. Наши организаторы есть на каждом поле отсюда до Фресно.

Он еще раз поцеловал ее:

– Увидимся внизу.

Элса встала и подошла – голая – к коробкам с вещами. Порывшись в одной, достала дневник и карандашный огрызок, раздобытый Энтом.

Вернувшись в постель, она открыла чистую страницу дневника и начала писать.

Любовь – это единственное, что остается, когда нет больше ничего. Вот что я должна была сказать детям, когда мы уезжали из Техаса. Вот что я скажу им сегодня. Вряд ли они сейчас это поймут. Как им понять?

Мне сорок лет, и я только сейчас осознала эту истину.

Любовь. В лучшие времена это мечта. В худшие времена – спасение.

Я влюблена. Вот так. Я написала эти слова. Скоро я произнесу их вслух. Ему.

Я влюблена. Как бы безумно, и неправдоподобно, и смешно это ни звучало, я влюблена. И взаимно.

И это – любовь – дает мне смелость, которая нужна мне сегодня.

Четыре ветра принесли нас сюда, людей со всей страны, из всех уголков нашей великой земли, и теперь наконец мы заявляем о своей позиции, сражаемся за то, что, как мы знаем, правильно. Мы сражаемся за нашу американскую мечту, чтобы она снова стала возможной.

Джек говорит, что я воительница, и хотя я не верю этому, но вот что я знаю: воительница верит в цель, которую она не видит, и сражается за нее. Воительница не сдается. Воительница сражается за тех, кто слабее нее.

По-моему, похоже на материнство.

Элса закрыла дневник, оделась и пошла в соседнюю комнату.

Энт прыгал на кровати:

– Глянь-ка на меня, Лореда. Я летаю.

Лореда, не обращая внимания на брата, расхаживала по комнате, грызя ноготь на большом пальце.

Дети замерли, когда Элса вошла в комнату.

– Пора? – спросила Лореда.

Глаза у нее блестели, она выглядела возбужденной.

Сердце у Элсы тревожно сжалось.

– Сегодня будет…

– Опасно, – сказала Лореда. – Мы знаем. Все внизу?

– Я думаю, нам нужно…

– Еще поговорить? – нетерпеливо спросила Лореда. – Мы уже достаточно говорили.

Энт спрыгнул с кровати, босиком прошлепал к сестре, встал рядом.

– Я – Тень! Меня никто не напугает.

– Ладно, – сказала Элса. – Только держитесь вместе, чтобы я вас каждую секунду видела.

Лореда подтолкнула Элсу к двери. Энт уже натягивал ботинки.

– Подождите Тень!

Когда они спустились вниз, в холле почти никого не было, но уже через несколько минут в гостиницу начали стягиваться люди. Члены Союза рабочих собирались группками, раскладывали на столе листовки, пристраивали у стены транспаранты. Встревоженные люди из мигрантских лагерей сбились в молчаливую кучку.

Элса увидела Джеба с детьми, тут же был Айк и еще несколько рабочих из лагеря Уэлти.

Лореда взяла плакат «Справедливая оплата труда» и подошла к Наталье. Та держала плакат «Рабочие, объединяйтесь!».

Джек вышел в центр холла.

– Друзья, товарищи, время пришло. Не забывайте наш план. Мирная забастовка. Мы заходим на поля и садимся. Вот и все. Надеемся, что сегодня утром это произойдет по всему штату, надеемся, что и другие рабочие присоединятся к нам. Пойдемте.

Все вышли из отеля. Их было не больше пятидесяти человек. Наталья села на водительское место грузовика Джека и завела мотор. Джек, забравшись в кузов, оглядел немногочисленных собравшихся.

– Небольшая группа смелых людей может изменить весь мир. Сегодня мы боремся от имени тех, кто боится. Мы сражаемся за прожиточный минимум. Справедливая оплата труда!

Лореда подняла свой плакат и подхватила:

– Справедливая оплата труда! Справедливая оплата труда!

Грузовик медленно тронулся с места, забастовщики двинулись за ним. Джек взял мегафон, и его голос разносился далеко:

– Справедливая оплата труда! Справедливая оплата труда!

Элса с детьми и другими забастовщиками шагала за грузовиком.