Семен Гейченко - У Лукоморья [5-е изд.]

— А вот еще, — сказала хозяйка — и опять скрылась за пологом.

Она вынесла живописный портрет, написанный маслом на холсте. Подрамник был расколот, по краям холст был прошит не то шилом, не то гвоздями. Было ясно видно, что холсту, как говорится, здорово досталось.

Несмотря на жалкий вид холста, живопись его была громогласна и ярка. Это был портрет неизвестной женщины «бальзаковского» возраста, в парчовом платье голубого цвета с серебряной отделкой, какие носили знатные дамы в начале XIX века. На груди ее — бриллиантовое колье. На руках браслеты, кольца. Все в портрете говорило о богатстве, чванливости и властном характере.

— А это где ты нашел? — просил я Николая.

— Да все тут же, неподалеку, в одном из разбитых бункеров.

— Друг мой, — сказал я, обращаясь к хозяину землянки,— ты должен эти вещи сдать нам в заповедник!

— А еще куда же, — ответил он, — конечно вам!

Вдруг он вскочил и скрылся за занавеской. И оттуда раздался какой-то визг, словно кто-то наступил кошке на хвост! И появился Николай с гармошкой в руках. Он развел мехи, заиграл и лихо запел старинную псковскую ярмарочную песню:

— А гармонь-то где же ты нашел? — воскликнул я.

— А это у матушки моей спроси... Во время войны положила она сию дедову гармонь в большой котел и спрятала от немцев — закопала в огороде. А недавно выкопала! Чуток подкисла музыка, но голосит еще здорово. Вот послушай. — И он снова заиграл.

Я взял гармонь и стал рассматривать ее. Это была типичная «мужичья» гармошка — небольшая, крикливая, визгливая. Снаружи отделана серебряным орнаментом. У басовых клавиш я увидел выгравированную надпись: «Работали гармонь Тимофею Богданову за 35 рублей. Мастеръ В. Лосевъ и сынъ. Невская застава. Московская улица. Дом 11, въ С. Петербургъ, 1849».

Гармонь эту подарил лично мне сам хозяин. Было это в Михайловском, в июле 1945 года, на первом послевоенном Пушкинском празднике. Сегодня она — реликвия моего дома, одна из самых дорогих вещей его. Да и то сказать, вряд ли у кого на Псковщине есть еще деревенская гармонь, которой почти сто сорок лет!

На околице Михайловского, почти возле калитки, ведущей к усадьбе поэта, стоит старая-престарая сосна. Вероятно, это самое древнее дерево в здешних рощах. Она стояла здесь тогда, когда и Михайловского-то еще не было и ничего вообще не было. Не было ни Ганнибалов, ни Пушкиных... Ей, почитай, лет триста, а может, и больше.

Стоит старая сосна как маяк на берегу взморья. От нее все хорошо видно — окрестные поля, озера, холмы, нивы, деревни, и все, идущие по дорожке, обязательно останавливаются перед нею, и она своим «знакомым шумом» их приветствует...

Только эта сосна не просто древняя, огромная, красивая, не просто, как говорится, «чудесный памятник природы» — она живой памятник Великой Отечественной войны.

Когда в Михайловском были гитлеровцы, она оказалась на передовой линии фронта, который тянулся по берегу Сороти и вверх и вниз. Ее дряхлый, искалеченный ствол, сломанные сучья напоминают о том горьком времени. Следы войны стали теперь мало заметны, но обнаружить их можно. Память человеческая никогда не позволит стереть их полностью.

Когда же фашисты рубили михайловские сосны для постройки блиндажей (они спилили сорок тысяч сосен!), они покусились и на это древнее дерево. И пила уже вонзилась в тело сосны. Но потом они решили ее оставить: очень уж мощное дерево, и пила плохо брала его. Дерево было использовано иначе. В его кудрявой кроне фашисты сделали гнездо для снайпера и площадку для артиллерийского наблюдателя. Ведь отсюда до нашего советского «передка» было меньше километра. Наши разведчики и наблюдатели быстро разглядели фашистских молодчиков и скоро сняли их с сосны.

За широким стволом дерева, в глубине рощи, фашисты устроили командный блиндаж. Кстати, для отделки его они использовали двери кабинета Пушкина в доме-музее, изразцы и кирпич от печей и камина...

После войны сюда пришли заботливые люди — лесники, смотрители, хранители, реставраторы. Они нашли сосну тяжелобольной, увидели вокруг нее воронки от взрывов мин и снарядов. Неразорвавшийся снаряд был изъят из основания ствола. От подножия дерева до вершины его были набиты рейки, служащие для фашистских снайперов лестницей. Стояло дерево как живой свидетель минувших боев. Разве можно было остаться равнодушным к этому бедному дереву — дереву-герою?! И лесники — Николай Дмитриевич Шендель, Василий Кондратьев, Иван Васильев, Иван Петров — сделали все, чтобы вылечить и продлить его жизнь.

Они очистили искалеченные корни, подлечили изуродованный ствол, запломбировали щели, подкормили изголодавшееся дерево специальными удобрениями, обнесли это мемориальное место ограждением. И старая сосна ожила. Теперь в ее кроне весной слышится птичий гомон и щебетня.

Нескончаемой вереницей идут по тропе к дому Пушкина люди, и все останавливаются перед деревом-героем.

Когда и вы пойдете этой дорогой, остановитесь у славного дерева и поклонитесь ему. Старая-престарая михайловская сосна — живой современник и друг великого поэта.

Дом Пушкина в Михайловском хоть и музей, а живой. Он наполнен теплом, приветлив и светел. Комнаты его всегда пронизаны запахами хорошего дерева и свежей земли. Когда в рощах зацветают сосны, душистая пыльца облаком стоит над домом. А когда на куртинах распускаются сирень, жасмин и шиповник, в доме становится особенно ароматно. В каждом уголке его всегда живые цветы. Они не только собраны в большие пышные букеты, как это делалось встарь, но и просто понемногу расставлены на своих, не сразу найденных нами местах.

Но вот приходит время, и на усадьбе зацветают липы. Тогда дом пропитывается запахами воска и меда. Липы стоят рядом с домом, и в дуплах их живут дикие пчелы. Живут пчелы и в земле на дерновом круге перед домом. Пчелиным медом любят баловаться барсуки и еноты, которые забегают на усадьбу из лесу в сентябре, когда ночи становятся длинными и люди дольше спят.

А в осенние дни в дом приносят яблоки здешних садов. Яблоки отборные, всех сортов и мастей — антоновка, титовка, бабушкино, ревельский ранет, белый налив... Яблоневый дух перемешивается с запахами цветов и меда. От этого в комнатах становится еще теплее и уютнее.