Семен Гейченко - У Лукоморья [5-е изд.]

Вскоре наша разведка показала, что гитлеровцы стали разбирать домик няни и усиленно маскировать вершину Михайловского холма молодыми свежесрубленными елочками. В наружной стене дома-музея сделали большую прорезь. В прорези появилось орудие. В крайних окнах дома установили пулеметы.

Наше командование дало строгий приказ ни в коем случае не стрелять по Михайловскому, чтобы не покалечить и не уничтожить его памятники.

2 мая, рано утром, к нам в деревню Зимари прибыла артиллерийская батарея под командованием капитана Нестеровой и расположилась в районе колхозного сада. 2 и 3 мая в Михайловском было тихо. 4 мая, около двух часов дня, фашисты вдруг «заговорили». Ударила пушка из дома-музея. Одним из первых выстрелов были убиты два бойца нашей разведки, другой снаряд попал прямо в нашу огневую точку и вывел из строя нескольких артиллеристов. В ответ на это командир батареи дала команду: «Четыре снаряда, беглым огнем по огневой точке фашистов!» Первый же снаряд попал в цель и перебил прислугу фашистского орудия. Видя, что их огневая — на нашем точном прицеле, гитлеровцы подожгли дом-музей и под прикрытием густого дыма стали отходить вглубь Михайловского парка и там засели в своих окопах и блиндажах. Дом вспыхнул как свечка и скоро сгорел дотла. Вскоре запылал и флигелек, стоявший рядом с ним».

— А теперь,— продолжал свой рассказ Гордеев,— пожалуйста, взгляните на этот снимок. — И он показал мне фотографию, снятую 5 апреля 1944 года. На снимке отчетливо была видна вся северная часть усадьбы Михайловского, от нынешнего поля народного гулянья до западной околицы с домиком няни.

Сегодня эта фотография хранится в музее заповедника как единственное изображение Михайловского в знаменательный и славный для него 1944 год — год изгнания фашистов с пушкинской земли.

Среди старинных живописных портретов, хранящихся сегодня в музеях Пушкинского заповедника, немало написанных неизвестными художниками былых лет. Кто они — эти великосветские красавицы, баре, офицеры, господские дети? Какова их судьба? Никто не ведает!

Непростое это дело — установить имя художника, обстоятельства, при которых был создан портрет. Эти произведения были найдены в разные времена на псковской земле, в бывших помещичьих имениях Опочки, Новоржева, Острова, Святогорья. Некоторые были приобретены у разных лиц еще в двадцатых годах нашего времени. Ряд портретов приобретен в тридцатых годах, но есть вещи, которые поступили в заповедник и в послевоенный период. История приобретения каждого из них оригинальна и неповторима.

Женский портрет, о котором я хочу поведать читателям, сегодня находится в Тригорском доме-музее, на одной из стен коридора, разделяющего дом на две половины. Приобретен он был мною вот при каких обстоятельствах.

Было это в мае 1945 года. Михайловское и его округа только-только начали подниматься из развалин. Люди выходили из землянок, разбирали многочисленные фашистские блиндажи и бункера и возводили из их бревен и досок свои новые хижины. Так делали все жители окрестных деревень. Так делали и работники Пушкинского заповедника.

Никаких других строительных материалов не было. Даже такие простые вещи, как пила, топор, молоток и клещи, были тогда редкостью. Все делалось как в древние времена, все строилось «натуральным» способом. Полы клались из жердин, крыши покрывались камышом, стены — глиной, окрашенной речным мелом.

Брали этот мел со дна небольшой безымянной речушки, находящейся довольно далеко за Соротью. Из этой речки брали мел еще и в те древние времена, когда строили Святогорский монастырь. Как все, так и я ремонтировал свою хижину в пустынном Михайловском.

Решив побелить «горницу», я направился с одним из колхозников из деревни Бугрово на эту речку. Ни телег, ни машин тогда в заповеднике не было. Соорудил я тачку с оглоблями, запряг в него коня Гришку, который был тогда для всех нас, как говорится, на вес золота, и поехали.

За Соротью — кругом пустыня. Речку еле нашли. Глину в ней тоже — слава богу! — нашли. Нагрузили свою тачку. Тронулись в обратный путь. Вдруг слышим, кто-то вдали закричал: «Стой, стой!» — и дал из автомата очередь...

Мы бросились на землю, уткнулись головами в траву. Лежим. Тишина. Слышим, кто-то идет. Смотрим, подошел молодой парень, одетый в солдатскую гимнастерку, в галифе, босой, с топором за поясом и с автоматом в правой руке. Левый рукав его был пустой. Подойдя к нам, он заорал:

— Вы что, слепые? Не видите, куда идете?

— Как куда,— ответил я, поднявшись на ноги.— Здесь идем... сюда...

— Здесь, здесь... А это что? — И парень указал автоматом на подпись, висевшую на колышке, воткнутом в землю: «Смертельно, участок заминирован. Хода нет».

— А ты сам-то как? — спросил я.

— Я — это другое дело,— ответил он. — Мне саперы-разминеры, проходившие по этим местам, инструкцию дали и все разъяснили, как и что!

— А как же нам, где нам-то можно идти?—спросил я.

— Хода нету, русским языком вам сказано!

— Хм! Так ведь мы же сюда живые прошли, в целости и сохранности! Так почему же нам нельзя обратно так, как сюда шли? — продолжал я.

— «Прошли, прошли»... Счастье ваше, что прошли, а вот обратно с грузом пойдете, так еще неизвестно, дойдете ли. У нас тут немало эдаких гуляльщиков полегло.

«Мда...— подумал я, — здорово получается», — и сказал:

— Ну и что же нам теперь делать?

— А вам куда нужно-то? — спросил парень.

— В Михайловское.

— В Михайловское не здесь дорога, а вот там,— ткнул он рукой в сторону и добавил: — Пошли за мной. Так уж и быть, проведу сам до дороги.

И мы отправились за вожатым. Спустились в лощину и здесь увидели землянку, в которой жил наш грозный незнакомец со своей молодой женой и матерью-старухой. Подошли к ним. Поздоровались. Разговорились — откуда, как, что... Зашли в жилье. Хозяйки нас угостили печеной картошкой. Слово за слово — началась беседа. Оказалось, что неподалеку отсюда была их деревня, которой не стало. Я поведал о себе, о Пушкинском заповеднике, о поиске музейных ценностей, разграбленных фашистами, о находках последних дней в Острове, Пскове, Резекне, в окопах, блиндажах...

— Настя, — вдруг крикнул Николай, так звали хозяина землянки, — а ну покажи-ка директору, что мы с тобой здесь нашли!

Хозяйка прошла за холщовый полог, свисавший с потолка, вышла оттуда и поставила на стол передо мною небольшой бронзовый бюст. Я глянул и сразу же узнал эту вещь. Это был бюст Екатерины II из кабинета Пушкина в Михайловском, поставленный в 1911 году при открытии музея. Его подарил председатель Пушкинского дворянского комитета барон Розен из своего имения в селе Глубокое...