Зиновий Давыдов - Корабельная слободка

Лошадка понюхала Дашино плечо и перебрала ногами. А Даша отвязала стоявшего рядом крупного вороного коня с лоснившейся шерстью, с круглым, как серебряный рубль, белым пятном на лбу. Даша потянула повод, и конь послушно пошел за нею к широко распахнутым воротам. Здесь Даша вскочила в седло, удобно устроила перед собой свой узел, сильно дернула поводья и хватила вороного в бока каблуками. Конь сразу взял с места и понесся так, что у Даши в ушах засвистело.

Даша рада была, что добрый конь быстро уносит ее все дальше от опасного места; но у нее теперь появилась другая забота: как бы при такой скачке не вывалиться из седла и не свернуть себе шею. Но скоро Даша приноровилась к прилаженному ловко седлу и подвешенным на сыромятных ремнях стременам. Она уже мерно и легко скакала по дороге, оставив шайку мародеров в покинутой усадьбе, далеко позади себя.

А там, в усадьбе, в это время происходило вот что.

Козлобородые, набросившись на серебро, совсем забыли о старухе. У той хватило ума незаметно пробраться в подполье и залезть там в пустой чан. Обыскав все комнаты, французы набили награбленным добром целые узлы и решили наконец, что пора убираться подобру-поздорову. Они спустились во двор, и тут у солдата, больше всех пристававшего к глухой старухе, вдруг вырвался страшный вопль. Солдат чуть в обморок не упал, когда обнаружил у беседки на дворе какую-то конеподобную овцу, вместо своего сторублевого коня. Сообразив, что с ним сыграли штуку, он бросился старуху искать… Он обегал весь дом, шарил под кроватями, тыкал обнаженной саблей куда попало, не обращая внимания на то, что со двора ему нетерпеливо кричали:

— Allons, que diable t’emporte! Sinon, nous partirons sanstoi. Allons done! [34] Идем, чорт тебя подери! А то без тебя уедем. Идем же!

А старуха в подполье, забившись в чан, молилась и крестилась и повторяла:

— Ой, батюшки! Никак, опять Алёну кличут. Уехала Алёна, утром с барыней уехала… Ой, родненькие!

Не найдя нигде старухи, солдат вышиб стекло из фонаря и поднес к нему валявшуюся на полу газету. Та сразу вспыхнула и перекинула огонь на сухую траву в распоротом тюфяке. А солдат выбежал на двор и первым делом дал несколько раз носком сапога Дашиной лошадке под брюхо. «Соловушка» рванул, оборвал повод и так мазнул задними ногами своего мучителя, что тот отлетел на пять шагов и стал кататься по траве, ухватившись за живот. А «соловушка» тем временем ринулся к воротам и выбежал в поле. И вслед за ним, не мешкая, бросились за ворота верхом на своих конях другие солдаты, совсем оглушив и без того глухую старуху дружным криком: «Allons!»

— Все Алёну, все Алёну… — бормотала старуха у себя в чане. — И то сказать: Алёна — девка хоть куда: и постирать и сготовить — золотые руки… Да где ее теперь возьмешь? С барыней уехала. Ой, батюшки, напасть какая!

Но тут она почувствовала запах паленого. Глянув в широкий продух, она увидела вынесшихся за ворота всадников. Вслед за ними бежал один пеший, держась руками за живот. На траве по всему двору играл зловещий отблеск пламени. И старуха недолго думая живо выбралась из подполья наружу.

На дворе было снова пусто. Цокот копыт гулко отдавался с дороги. И человек бежал степью, пеший конник. Он вдруг остановился, сорвал с себя карабин и принялся стрелять по своим товарищам, чьи силуэты едва различал в темноте.

Даша уже была далеко, когда до нее донеслись слабые отзвуки ружейных выстрелов с той стороны, где была покинутая усадьба.

«Верно, хватились», — подумала Даша и, не замедляя хода коня, обернулась в седле.

Далеко позади себя она увидела зарево. Горела усадьба, ограбленная французским кавалерийским разъездом. А справа, на побледневшем краю неба, чуть занималась утренняя заря.

Матросик верхом на вороном коне прошелся каблуками по ребрам своего скакуна и понесся вперед еще шибче.

От дедушки Перепетуя Даша знала, что Меншиков решил вывести из Севастополя все войска на речку Альму. Оставались в Севастополе одни моряки. Впрочем, и без дедушки это было известно в Севастополе решительно всем, даже ребятам.

В Корабельной слободке ребята каждый день играли теперь в войну. Недавно целая рота их забралась к Даше в Кривую балку. Они размахивали палками, воображая, что это ружья. Командирами были самые шустрые: Николка Пищенко, Мишук Белянкин и Жора Спилиоти. Николка был Корниловым, Мишук — Нахимовым, а Жора назывался светлейшим князем Меншиковым. Подражая Меншикову, Жора расхаживал перед выстроившейся ротой мальчишек, заплетаясь и перебирая ногами. Он брезгливо морщился и картавил:

— Не гассуждать! Позиция на Альме выбгана мною лично. Да… пгевосходно… Вывести весь гагнизон на позиции. Пгошу не гассуждать?

Николка — Корнилов и Мишук — Нахимов стояли перед Жорой навытяжку, с двумя пальцами правой руки, поднесенными к затрепанным бескозыркам. Подобно Меншикову, Жора разговаривал со своими подчиненными, глядя мутным взором куда-то вдаль. Из презрения к ним Жора даже перещеголял настоящего Меншикова и стал бесстыдно ковырять пальцем в носу. Мишуку это не понравилось. Дедушка Перепетуй всегда всем мальчишкам в Корабельной слободке наказывал, чтобы они пальцем в носу не копали. Мальчишкам, которые запускали палец в нос, дедушка не давал слушать, как тикают его часы.

Мишук заметил Жоре, что так не годится. И если уж играть, так играть по-настоящему, а не в носу копаться. Жора вытер мокрый нос кулаком и невозмутимо процедил сквозь зубы:

— Вице-адмигала Нахимова пгошу не гассуждать. Под домашний агест… извольте… на… на девять суток…

— Вице-адмирала Нахимова нельзя под арест! — крикнул Мишук, покраснев от негодования. — Дурак ты, Жорка, ничего не понимаешь, а туда же: светлейший князь Меншиков…

В Кривой балке запахло военным бунтом. Жора Спилиоти оправдывался как мог. Но ребята все как один стали на сторону Мишука и не дали в обиду Нахимова. Жора был тут же разжалован в матросы, а светлейшим князем Меншиковым назначен Васька Горох, долговязый парнишка, весь в веснушках. Новый князь Меншиков повторил приказ старого: вывести гарнизон на Альму и стянуть к Альме все резервы.

Все это Даша видела еще два дня назад из окошка своей лачужки в Кривой балке. А теперь Даша покачивалась в седле на хорошо обученной кавалерийской лошади и всматривалась в каждый ручей на дороге.

Дорогу пересекали и ручьи и речки; уже не только речка Бельбек, но и речка Кача осталась позади; пора бы быть и Альме с палатками и кострами, со всем скопищем большой армии, выведенной Меншиковым из Севастополя… Уж не заблудилась ли Даша? Едет на Альму к своим, а, того гляди, попадет к чертям караковым, как называл дедушка Перепетуй англичан и французов.