Ольга Елисеева - Переворот

— Извольте неприметно вызвать сюда ваших офицеров, — распорядился Потёмкин. — Исключая немцев, конечно. Мы ознакомим их с манифестом. И не вздумайте нас обмануть. При первой же попытке призвать их к сопротивлению я вас застрелю.

Гриц хладнокровно встал у двери, извлёк из-за пояса заряженный пистолет и взял наизготовку.

— Ну, мы ждём.

Старику-коменданту ничего не оставалось делать, как повиноваться. Он позвонил в медный колокольчик, вызвал адъютанта и приказал тотчас собрать русских офицеров гарнизона, но так, чтоб Девиеру не стало об этом известно.

Вскоре явились человек двадцать и были тут же огорошены известием о перевороте в столице. Кто-то крикнул: «Ура!» Кто-то возмутился: «Да как же?» Но в целом против «счастливой перемены в правлении», как выразился Талызин, ни один не возразил.

— На время вы переходите под мою команду, — оповестил их адмирал, — и будете слушаться моих распоряжений. Генерал Нумерс считается отстранённым от исполнения обязанностей коменданта.

— Первое, что надо сделать, это арестовать преданных Петру офицеров, а раньше всех адъютанта государя, Девиера. — Потёмкин выделил взглядом группу с наиболее довольными лицами и обращался к ней: — Думаю, вы лучше нашего сообразите, как это устроить, не возбуждая подозрений в нижних чинах. Потом следует построить гарнизон на плацу, мы зачитаем солдатам манифест Её Величества.

С Девиером вышло проще всего. Он направлялся к коменданту, вступил в дом, хотел подняться по лестнице. Но в сенях к нему с двух сторон приблизились по офицеру, взяли под локти и в минуту разоружили без лишних слов.

С остальными тоже не пришлось особенно потеть. Кто-то был на квартирах, их похватали без шума. Других привели сами же солдаты, неведомым образом прознавшие, что творится.

Не прошло и часа, как крепость была в руках заговорщиков. Возбуждённые случившимся солдаты выстроились на плацу. Они гудели, и офицерам никак не удавалось водворить порядок — шутка ли, мятеж, да ещё с поощрения начальства! И боязно, и весело, а пуще всего хочется запустить за воротник.

То же настроение царило и среди матросов. Флотские экипажи по приказу адмирала Талызина сошли с кораблей и присоединились к гарнизону на плацу. Потёмкин срывающимся голосом читал манифест. Когда он закончил, повисла гробовая тишина, и Грицу, у которого кровь в ушах стучала с бешеной скоростью, на мгновение показалось, что собравшиеся молчат, потому что враждебно принимают услышанное.

Потом кто-то неуверенно крикнул: «Ура! Да здравствует матушка Екатерина Алексеевна!» И тысячи глоток подхватили этот комариный писк. «Ура!!!» — ревело всё вокруг. Потёмкин и Талызин переглянулись, с облегчением переводя дыхание. Они переиграли сторонников Петра, переломили ситуацию в свою пользу, хотя Девиер прибыл на полтора часа раньше них. Почему он бездействовал? Ждал императора? Не оповещал кронштадтцев о мятеже из страха, что они тут же переметнутся? Так или иначе заговорщики оказались решительнее.

Вот спасибо, Святитель Николай! Выволок-таки телегу из грязи! Гриц мысленно перекрестился и пообещал покровителю крестьянской Руси пудовую свечу в морском соборе.

Талызин, наконец, отправился домой, но не спасть. Облился водой, как обещал Девиеру, и, наскоро написав донесение в Петербург, вручил его Потёмкину.

— Яхта в вашем распоряжении, вахмистр. Отвезите от меня государыне уверение в верности кронштадтских моряков.

Гриц понял: адмирал вытесняет его из крепости. Эмиссар заговорщиков ему мешал. Зачем здесь два начальника? У Потёмкина не было оснований задерживаться. Талызин показал свою преданность. Приказ императрицы исполнен. Душа конногвардейца рвалась в столицу, где сейчас, должно быть, разворачивались главные события.

— Скажите, вахмистр, — спросил на прощание Талызин, — вы имели намерение убить меня в случае измены?

Они стояли на пристани у трапа, довольно далеко от матросов, и никто не слышал слов, заглушаемых плеском волны о гранит.

— Не считаю нужным лгать вам, Иван Лукьянович, — Гриц склонил голову. — Имел такой приказ и исполнил бы его, хотя и без удовольствия.

— Вы честный человек, — адмирал хлопнул его по плечу. — Попадётесь мне в другое время, прикажу вздёрнуть без дальних объяснений. Очень любите лезть вперёд и нарушать субординацию.

Потёмкин отдал честь и, закусив губу, шагнул на трап. «Жаль, не представился случай», — думал он.

Через несколько минут яхта вышла из мелководной бухты и взяла курс на Петербург.

Галера «Пётр и Павел» покинула резиденцию только около десяти часов вечера 28 июня. Усиливающийся бриз трепал императорский штандарт. В сумерках его цвета — чёрный орёл на жёлтом поле — казались зловещими. Вслед за галерой скользила яхта с придворными дамами, ветер доносил их непрерывные стенания.

— Замолчите, кошки драные! — в исступлении возопил государь. — Ни то вам в глотки зальют ружейный свинец!

Эта угроза вызвала только новый взрыв плача.

— Друг мой, — к Петру плавно приблизилась Елизавета Воронцова. Белая ночь придала её круглому простоватому лицу мягкости. — Оставь их, полно, они и так напуганы.

— Напуганы? Вздор! — Император порывисто схватил руку своей метрессы и прижал её к сердцу: — Вот кто напуган, душа моя! Но тс-с-с... Это большая тайна. Солдат должен быть всегда храбр. Давайте ужинать.

На палубу подали холодное жаркое, ломти ржаного хлеба и вино — всё, что нашлось в трюме галеры.

— У нас походный ужас. — Пётр хотел сказать «ужин», но оговорился и вышло презабавно. Он засмеялся и захлопал в ладоши в полном восторге от себя.

Казалось, император воспринимает происходящее как игру. Вроде тех, что устраивал для своей голштинской «армии» в крепости Петрештадт. Настоящий поход! Настоящая опасность! Всё это должно было бы приводить его в неистовую радость и стать для «истинного солдата» лучшим подарком на именины.

Пётр порывался играть перед окружающими именно такую роль. Но бледное осунувшееся лицо и срывающийся на фальцет голос выдавали его. Елизавета Воронцова — полная, дебелая матрона, смотревшаяся рядом с худым, мальчишески длинноногим императором, как мамка капризного дитяти, — сняла с плеч турецкую шаль и накинула её на Петра. Того бил озноб. Нож и вилка стучали по серебряному блюду.

— Выпьем, господа! — обратился он к окружающим. — За удачу! И за славную крепость Кронштадт, которая укроет нас от мятежников!

Присутствующие офицеры без воодушевления последовали его примеру. Подняли бокалы, осушили их, не чокаясь, и только потом поняли, что пьют, как на похоронах. От этого ещё больше смутились и отвернулись от императора.

— Смотри, смотри, Лиза, — зашептал Пётр, дёргая любовницу за рукав. — Они трусят, видишь?