Ольга Елисеева - Переворот

Резидент вернулся в ложу, где Лиза уже извелась.

— Вас так долго не было! — воскликнула она. — Прошу прощения, мадемуазель, но вот тот господин, он всё время на меня смотрит. Это странно, не правда ли?

— Правда, — согласился Шарль. — Смотреть надо на сцену. Этот господин невежлив.

Больше они не сказали друг другу ни слова, но де Бомон видел, что девочка встревожена. Разговоры об опасности, которая угрожает ей в России, дали свои плоды. Лиза привыкла бояться. Неведомо чего. Например, незнакомца в театре. Это не понравилось шевалье. Надо научить её точно определять источник страха и устранять его.

Весь оставшийся спектакль воспитанница извертелась. Она уже не следила за игрой актёров и слушала диалоги вполуха.

— Ваше сиятельство, нам лучше поехать, — наконец взмолилась Лиза. — Кто эти люди? Что им от меня надо?

Шарль ответил не сразу. Он считал маленькую Дараган достаточно разумной для честного разговора.

— Они хотят всего-навсего засвидетельствовать почтение, — произнёс шевалье. — Один из них, сын графа Нарышкина, вхож в дом вашего дяди. Он узнал вас.

— Я пропала, — прошептала Лиза, прижав ладони к щекам. — Мадемуазель де Бодрикур говорит: если меня узнают, со мной могут поступить скверно. Нынешняя императрица убьёт любого претендента на престол...

— Как же ты собираешься претендовать, если всего боишься? — усмехнулся Шарль. — Нет, будем держать удар: сидим До конца пьесы.

Спектакль завершился уже в глубокой темноте. На улице при разъезде горели факелы. Кучера зажгли огоньки в лампах под крышами карет. Графиня де Бомон, нарочито не спеша, вывела свою воспитанницу и усадила её в экипаж. У самых дверей, как она и ожидала, к ним подошёл господин Рышкин. Галантно откланявшись, молодой человек начал:

— Прошу прощения, ваше сиятельство, что я, не будучи представлен, осмеливаюсь докучать вам. Но ваша юная спутница столь разительно похожа на племянницу графов Разумовских. Многие же у нас в России полагают, что старшему она вовсе не племянница, а дочь...

«Дело куда хуже, чем мне казалось, — вздохнул Шарль, — он болтлив».

— Что ж, молодой человек, — любезно улыбнулась графиня, — коль скоро вы добрый знакомый Разумовских, я готова удовлетворить ваше любопытство. Сейчас я отправлю свою воспитанницу домой, а сама сяду в вашу карету и отвечу на интересующие вас вопросы. Не рискую делать это в присутствии ребёнка, ибо наш разговор затронет печальные для неё воспоминания. А завтра приглашаю вас и вашего друга к себе, у меня собирается приятное общество. Надеюсь, мы славно проведём время.

Очарованный её любезностью Рышкин отступил, давая даме дорогу, и жестом пригласил её в свою карету.

На лице у Лизы было написано отчаяние. «Не оставляйте меня!» — молили её широко распахнутые глаза. «Сиди смирно», — мысленно приказал шевалье.

По распоряжению графини кучер повёз девочку в особняк де Бомона на Ривер-стрит. Сама же Лия-Женевьева села в карету с незнакомыми молодыми людьми, готовыми жадно выслушать её рассказ, и завела милую беседу о России. Оказалось, что спутник Рышкина — Никита Лопухин — выпускник Кадетского корпуса, прислан родными в русское посольство и второй месяц бьёт в Лондоне баклуши, не имея от министра никаких поручений. Теперешнее изменение на российском престоле обоих ставило в тупик, и они сходились на том, что пока не стоит торопиться домой.

Послушав их несколько минут, Шарль оценил спутников как пустых, но безобидных болванов, опасных ему только в силу любопытства и болтливости. Он вовсе не желал им зла, но...

— Когда я увидел дочку Разумовского, — восхищался своей догадливостью Рышкин, — я сразу подумал: вот какую мину английское правительство собирается подложить под нашу новую матушку-государыню. А что? Разве сама Елизавета взошла на престол не путём заговора? Разве её мать Екатерина I имела хоть какие-то права на корону? Разве теперешняя немка лучше дочери казака и царицы? В ней течёт кровь Петра Великого!

— Подождите вы, — оборвал приятеля Лопухин. — Многие в России до сих пор считают законным только Брауншвейгское семейство.

Подобные разговоры наскучили Шарлю ещё в Петербурге. Он мял в руках веер, внутри одной из пластин которого было спрятано длинное выкидное лезвие.

— Посмотрите сюда, молодые люди, — сказал шевалье, разворачивая на коленях изящную китайскую безделушку. — Я покажу вам кое-что, что прояснит ситуацию, касающуюся прав моей воспитанницы.

Оба, как по команде, склонились вперёд. Шарль не позволил себе медлить. Вскинул лезвие и быстрее брадобрея полоснул спутников по двум беззащитным горлам, нарочно подставившимся под его руку.

Затем он нажал на ручку двери и выскочил на ходу, не успев даже испачкать юбок в крови, закапавшей на пол.

Слишком просто и слишком гадко, чтоб поздравить себя с успехом. Улица была пустынна. На набережной его подобрала собственная карета. Лиза сидела, забившись в уголок, и тихонько поскуливала.

— Успокойся, мы едем домой, — сказала ей графиня. — Больше эти люди не обременят тебя своим обществом.

— У вас веер в крови, — с ужасом прошептала девочка, ещё глубже вжимаясь в подушки кресла. — Что вы с ними сделали?

Шарль поморщился.

— Только то, что должна была бы сделать ты сама, если бы была постарше.

Глаза Лизы ещё больше расширились.

— За что?

— Они дураки, а дураки опасны в нашем деле. — Шевалье размахнулся и выбросил веер в окно. Через секунду вода в канале булькнула. — Всегда избавляйся от улик. И от свидетелей.

Лиза обеими руками зажала уши и затрясла головой.

— Почему вы мне всё это говорите?! — почти закричала она. — Кто вы? И за кого принимаете меня?

— Ты претендентка на престол, — спокойно ответил Шарль. — А я служу во французской разведке и учу тебя кое-чему из своего ремесла.

Трое суток прошли, как один взмах ресниц. Тридцатого гвардия возвратилась в Петербург и навела относительный порядок в городе. Протрезвевшие на марше полки разогнали товарищей-буянов по казармам, и в городе воцарилась неустойчивая тишина. Её время от времени взрывали выходки то одной, то другой не угомонившейся роты.

Посреди ночи начинали бить набат и требовать, чтоб матушка-царица вышла к служивым, де они её так любят, что минуты не могут прожить, без лицезрения своей «красавицы». Или труба в руках у похмельного горниста сама собой играла тревогу, и на вопросы не менее «тверёзых» товарищей он плёл, что вельможи-изменники положили царицу с наследником извести, а нас всех под немцев отдать.

Дворцовый паркет сотрясался от топота разбитых сапог, и Екатерина вынуждена была по несколько раз за ночь выходить и с неизменной улыбкой на устах отвечать своим «защитникам», что никакой угрозы для её жизни нет.