Виталий Гладкий - Колыбель богов

Акару понимал, почему Аэдона привела его в это место. Здесь не соврёшь. А она хорошо знала, что кибернетос — ещё тот хитрец. И потом, в данный момент Зал Священных Секир был пуст, а когда слуги закрыли все двери, то стал совершенно недоступен посторонним. В том числе и миносу. Если главная жрица Матери Богов закрывалась в зале, никто не имел права в него входить. Все считали, что она творит молитву или общается с богами. И прерывать её в этот момент считалось страшным святотатством.

Аэдона села на свой трон и знаком указала кибернетосу на один из дифров, где обычно располагались писцы. Но он остался стоять. В руках Акару держал небольшой свёрток. Повелительница Крита бросила на свёрток быстрый взгляд, и невольная улыбка осветила её лицо — она любила дары. А в руках Акару мог находиться только подарок, притом не абы какой; кибернетосы обычно радовали её разными ценными безделушками, привезёнными из заморских стран.

— Ну, говори, что там у тебя! — сказала она нетерпеливо.

— Давно не виделись, госпожа Аэдона... — Голос кибернетоса звучал мягко, вкрадчиво.

Он мог называть правительницу по имени. Это право имели немногие, даже среди придворных высокого ранга. Акару хотелось потомить Аэдону в неведении — уж он-то знал её страсть к подаркам. Старый кибернетос всегда привозил ей из дальних плаваний разные интересные вещицы — даже тогда, когда она ещё не была невестой миноса. Он сильно привязался к милой девочке, и она всегда отвечала ему взаимностью, даже став верховной жрицей Крита.

— Давно! — отрезала Аэдона. — Перестань рассыпаться цветастыми словесами! Мы с тобой старые друзья, и нам не стоит уподобляться придворным бездельникам. Говори прямо, с чем пришёл.

— Что ж, ежели так... — С этими словами Акару развернул свёрток, и на тёмно-синем куске материи сверкнула ажурная шкатулка, которою сотворили поистине золотые руки Нодаро.

Он так искусно оплёл витыми серебряными проволочками красную раковину-жемчужницу, так мастерски украсил шкатулку узорами, что она сама по себе стала выдающимся произведением ювелирного искусства. Но Аэдону такими штучками удивить было трудно. Она едва не сказала «фе!», когда рассмотрела, что с виду ценная шкатулка на самом деле представляет собой обычную раковину, которых в море полно. Но Акару, будто не заметив гримасы разочарования на всё ещё прекрасном лице Аэдоны, эффектным движением открыл шкатулку-раковину... и повелительница Крита едва сдержала крик от неожиданного потрясения.

Посреди сверкающего розовато-белого перламутра в ажурном золотом обрамлении-подставке уютно расположилась огромная чёрная жемчужина. Она была не просто превосходной, а уникальной, невероятной! Казалось, что внутри жемчужины время от времени вспыхивают искры и огоньки, что она испускает свет, хотя как это может быть, Аэдона не понимала. Нодаро подчистил в нужных местах слой перламутра, и чёрная жемчужина, казалось, парила в световом потоке, который лился из раковины.

— О боги! — воскликнула восхищенная Аэдона. — Какое чудо!

Она взяла бесценный дар из рук кибернетоса и долго любовалась жемчужиной, поворачивая шкатулку-раковину так и эдак. И всё это время с её лица не сходило простодушное детское выражение, хорошо знакомое Акару с давних пор, хотя несколько мгновений назад оно было жёстко очерченным, строгим и властным.

Наконец Аэдона закрыла шкатулку и перевела взгляд на Акару. И в нём уже не было ничего детского.

— А теперь говори правду, старый хитрец, — только не забывай, где находишься! — что тебя подвигло вручить мне столь ценный подарок? — спросила она, строго глядя на кибернетоса.

— Предстоящие торжества, — ответил Акару.

— Прости, я что-то не поняла...

— Во время намечающегося большого и очень важного для Крита события священные атрибуты власти должен передать миносу невинный юноша, ещё не познавший женской ласки и любви. Скажу тебе прямо — я хочу, чтобы им был мой внук Даро! Ему недавно исполнилось шестнадцать лет, так что возраст у него вполне подходящий. По праву рождения он принадлежит к Высшим — так что с этой стороны возражений ни у кого не может быть. Наконец, он кибернетос, а это многое значит. Минос любит моряков, и уж куда лучше будет, если знаки своей священной власти он получит из рук не какого-нибудь расфуфыренного придворного, а мореплавателя.

— Но юноша для этой церемонии уже назначен!

— И что с того? Во власти Аройо всё переиграть и назначить другого. Никто и не пикнет — воля миноса священна. А чтобы он сделал это по доброй воле, — в голосе кибернетоса неожиданно прозвучал металл — ты уж постарайся... прошу тебя, девочка.

Под конец фразы в голосе старого кибернетоса проскользнули нежные нотки. Аэдона это оценила; мягкий отеческий тон Акару словно вернул её в детство. Она перевела взгляд на шкатулку, некоторое время размышляла, а затем решительно молвила:

— Хорошо! Я попытаюсь сделать всё возможное и невозможное, чтобы твой Даро участвовал в церемонии. Но сразу оговорюсь — дело это непростое! Ведь не секрет, что юноша, вручивший миносу знаки его власти, получает высокий статус при дворе. По этому поводу уже были споры и распри, ведь многим сановникам хочется, чтобы именно их сыновья увидели лицо миноса.

Правитель Крита во время церемонии должен быть без маски. «Увидеть лицо миноса» — значило стать первым среди первых. Акару это знал. Но даже не подумал отступать.

— Что не могут сделать люди, — сказал он твёрдо, — то подвластно богам! Минос уже принял решение, это понятно, но если, к примеру, Тейе Матере будет против уже назначенного кандидата и намекнёт на кого-то другого, то никто не посмеет перечить её воле.

Аэдона долго смотрела на кибернетоса, словно впервые его видела, а затем покачала головой и ответила:

— Я всегда знала, что моряки — сквернословы и богохульники. Но чтобы так... — Она улыбнулась. — Ладно, возвращайся домой, мой добрый старый друг. Надеюсь, Асираи благоволит к твоему внуку, и сможет разрешить эту проблему. — Аэдона встала; Акару согнулся в низком поклоне. — Иди, — мягко молвила правительница Крита. — Тебе сообщат о решении миноса...

Только покинув дворец, Акару наконец перевёл дух. То, что он сказал всесильной главной жрице, конечно же, было большой, притом наказуемой дерзостью. Но что может устрашить человека, который побеждал шторма, врагов и свою человеческую сущность, по природе слабую и подверженную разным страстям?

есть, которую принесли в дом Видамаро два высокопоставленных дворцовых жреца, оказалась ошеломляющей. Для всех. Кроме старого Акару, который по какой-то причине отправился на денёк в Аминисо (он тоже должен был присутствовать на празднике).