Зиновий Шейнис - Солдаты революции. Десять портретов

Последние дни Берлинская опера была закрыта, но после бегства «трехдневного правительства» репетиции возобновились, и театр продолжил подготовку «Травиаты» в новой постановке.

Клара днем собралась в театр на Унтер-ден-Линден, и Александровский сказал, что постарается заехать за ней вечером, чтобы вместе отправиться домой. Клара просила его не беспокоиться, театральный автобус развезет артистов по домам, но она, конечно, будет рада, если Сергей за ней заедет.

Сразу же после беседы с полпредом Александровский уехал в Кепеник, чтобы договориться с торговой фирмой, потом ему пришлось заехать еще в несколько мест. Он освободился только к вечеру и во Фронау выбрался на стареньком трехколесном автомобиле для перевозки продуктов, который ему любезно предоставил хозяин фирмы.

До станции надземной железной дороги, откуда рукой подать до Фронау, он добрался довольно быстро. Но тут мотор трехколески неожиданно зафыркал и заглох. Шофер выругался, покопался в моторе и печальным голосом сообщил, что «эта рухлядь, которую давно пора сдать на свалку», дальше не пойдет. До Фронау оставалось не больше двух километров, и Александровский быстрым шагом направился домой.

Издали он увидел свет в окнах. Значит, Клара уже дома. Он прибавил шаг, почти бегом пересек наискосок улицу и только успел ступить на тротуар...

Выстрелы раздались почти одновременно: один, два, три. Он рухнул на землю.

Где-то быстро отворили двери и тут же со стуком захлопнули. Кто-то открыл окно, вскрикнул и мгновенно закрыл его.

Убийцы, подосланные Эрхардтом, метили в сердце Александровского. Одна пуля прошла чуть левее. Две другие нанесли легкие ранения. Тяжелое внутреннее кровоизлияние поставило его на грань смерти. Спас могучий организм.

Когда Клара примчалась домой с врачом, она услышала легкий стон. Страшно закричав, она потеряла сознание...

Спустя месяц Александровский вышел из больницы. Вскоре из Москвы сообщили, что он назначен заведующим отделом по делам военнопленных Миссии РСФСР в Вене.

В июле 1920 года Александровские приехали в австрийскую столицу.

Через несколько дней после приезда на Пратере, в центре Вены, Александровские встретили Энрико Карузо. Он изумленно посмотрел на Клару, с чисто итальянским темпераментом воскликнул:

— Боже мой, Клариссимо, вы вся седая... Что случилось?

И, галантно поправившись, добавил:

— О, Клариссимо, вам это к лицу. Вы по-прежнему обворожительны.

Клара грустно улыбнулась.

Александровский учтиво ответил:

— Благодарю вас, Энрико, за комплимент. Моя жена действительно самая обворожительная женщина в мире. И самый верный друг.

И он поцеловал руку жены.

Тогда, в Вене, только начиналась дипломатическая деятельность Сергея Александровского. Впереди была вся жизнь — партийная деятельность на Украине, работа на дипломатических постах на Родине, в Финляндии, Германии, Чехословакии. Впереди была вся жизнь, без остатка отданная революции, партии, народу.

Он не сразу понял, что там качается на ветру. Длинные черные фигуры, словно чудовищные птицы с опущенными крыльями, под порывами ветра мерно подавались то влево, то вправо.

Красноармеец, единственный сопровождающий, которого он взял с собой, приподнялся на цыпочки и слегка дрогнувшим голосом сказал:

— Товарищ член Реввоенсовета, гляньте, да ведь это повешенные.

Бела Кун еще раз внимательно посмотрел на качающиеся фигуры. Они висели в два ряда, образуя коридор, через который ему сейчас предстояло пройти.

Озеров, начальник штаба Нестора Махно, бывший командир кубанской казачьей сотни, шедший рядом, переложил нагайку из правой, изуродованной руки в левую, искоса взглянул на Бела Куна, как бы проверяя, какое впечатление на того произвела эта встреча, но ничего не заметил на его лице. Оно оставалось все таким же спокойным, каким он увидел его вчера утром в Павловграде, куда Озеров прибыл по поручению батьки.

Бела Кун шел молча, слегка опустив голову, мысленно готовясь к разговору с Махно, которого он увидит через несколько минут. Договор командования Южного фронта с батькой надо подписать сегодня во что бы то ни стало. Это поручение ЦК РКП(б). Михаил Васильевич Фрунзе уже вел переговоры с Махно 25 сентября, что, несомненно, облегчит задачу. Теперь надо выполнить задание Реввоенсовета Южного фронта и Михаила Васильевича. Армия батьки должна оставаться нейтральной. В ближайшие дни Фрунзе отдаст приказ войскам Южного фронта начать наступление на Северную Таврию и Крым, взять Сиваш и Перекоп и ворваться на полуостров. С Врангелем должно быть покончено. Если не удастся договориться с Махно о нейтралитете, то его хорошо вооруженные отряды в пьяном угаре ударят в тыл войскам Фрунзе, а это может задержать тщательно подготовленную операцию по освобождению Крыма.

Бела Кун прошел фронт повешенных. Озеров, все еще искоса поглядывая на спутника, обронил:

— Врангелевские офицеры. Батько вчера приказал их повесить.

Бела Кун не сразу откликнулся, потом как бы про себя спросил:

— К моему приезду, что ли, приказал? Пугает?

Озеров пожал плечами:

— Тактика. Батько такой. Может, и пугает. Его не сразу поймешь.

Озеров, опытный военный, прошедший империалистическую войну, не раз раненный, привыкший к солдатской дисциплине, вот уже год находясь на посту начальника штаба в армии Махно, сам не мог привыкнуть к махновской вольнице с ее диким, пьяным разгулом; он пытался навести в ней элементарный воинский порядок, нещадно хлестал своей нагайкой командиров всех рангов, рискуя получить пулю в затылок, но ничего не добился, как и не научился до конца понимать подлинные замыслы Махно. Озеров не всегда одобрял приказы батьки, но подчинялся, надеясь, что с разгулом будет все же покончено. И вот сейчас, идя вместе с Бела Куном в штаб на переговоры, в которых он вместе с Нестором Махно должен был представлять одну высокую договаривающуюся сторону, а член Революционного военного совета Южного фронта Бела Кун — другую, Озеров с завистью смотрел на своего спутника и на красноармейца в вылинявшей гимнастерке и в ботинках с обмотками, поотставшего на полшага от своего командира, как и полагается дисциплинированному солдату.

Озеров повернул направо, к железнодорожному полотну, где стоял штабной вагон Махно, снова переложил нагайку в правую руку, чтобы легче было огреть первого забулдыгу, который попадется ему на пути.