Герберт Рид - Зеленое дитя

Они много времени проводили в воде и за играми, напоминавшими Оливеро земные кошки-мышки, жмурки или лапту, — словом, массовые развлечения. По террасе прогуливались; там же спали и занимались любовью со всей непринужденностью людей, привыкших отправлять на публике свои естественные потребности. Поскольку время никак не измеряли, пары жили по зову плоти, — один акт (сон) предшествовал другому (совокуплению). Но с какой частотой или продолжительностью чередовались эти акты, сказать трудно. Время для этих людей не существовало, земная шкала была к ним неприменима.

Стоило девушке забеременеть, как ее удаляли в отдельный большой грот, где за ней ухаживали опытные служанки. Разрешившись от бремени, она возвращалась в группу и снова предавалась утехам плоти, и так продолжалось до тех пор, пока женщина не рожала в среднем три раза. Поскольку беременность не наступала с непреложностью часового механизма, и плод вынашивался медленно, то период этот в целом был продолжительным.

Веточка сразу переняла привычки и усвоила повадки сородичей, а вот Оливеро ждали суровые испытания. К играм молодежи он еще мог отнестись с покорным благодушием, но на плотские радости отказывался смотреть как на невинные забавы. Он сердился и мучился ревностью, следя за тем, как Витэн прогуливается под ручку с одним из юнцов, а уж наблюдать, как она занимается любовью с другими, было просто выше его сил: он прятал от всех перекошенное судорогой лицо. Но постепенно у него это прошло; земные терзания забылись и больше его не посещали.

Оливеро научился простому языку этого подземного народа. Это было не сложно, — в нем отсутствовали неправильные окончания и абстрактные понятия. Пожалуй, единственная трудность заключалась в его абсолютной непохожести на другие языки: ни индоевропейских корней, ни перекличек с каким-либо известным языком в нем не наблюдалось, и, потом, существовал он только в устной форме. Говорившие на этом языке люди не видели необходимости в записи, и поэтому не имели алфавита, не писали писем, не читали книг.

Естественно, Оливеро гораздо быстрей, чем Витэн, пресытился радостями, дарованными нижней террасой, а, выучив местный язык и полностью излечившись от земных страстей, он сгорал от нетерпения перейти к следующей ступени и познать другие стороны жизни этого неведомого мира. Вскоре он попрощался с группой и перешел на среднюю галерею. К этому времени они с Витэн настолько слились с общим хором, что им и в голову не пришло устроить сцену расставания.

На средней галерее Оливеро пришлось дожидаться вакансии: дело в том, что место в артели (так назывались небольшие группы на этой ступени) можно было получить только в том случае, если кто-то из подмастерьев переходил на высшую ступень. Здесь, на втором уровне, царила строгая дисциплина, каждая артель занималась одним делом, — бралась за работу и выполняла ее по строго заведенному графику. Оливеро повезло: для него сразу нашлось местечко в артели сборщиков пищи.

Для новичка лучше не придумать, поскольку у них была самая простая работа: собирать по пещерам и гротам земляные орехи и грибы, которыми питалось население; пополнять запасы еды на каждой террасе и доставлять мудрецам в пещерах их ежедневный рацион. Так Оливеро познакомился со всеми уголками огромной подземной сети пещер и гротов. До самых окраин он, конечно, не доходил, — артели было запрещено покидать пределы «музыкальных» гротов, чьи звоны служили им единственным ориентиром в сложной паутине переходов и лабиринтов. Для сбора грибов артельщики использовали корзины, сплетенные из высушенных корней земляных орехов; поэтому орехи собирали вместе с корневищами и стеблями и непременно целыми стручками. Все утилизировалось: стебли и корни шли на плетение корзин, а коконы с волокнистой мякотью использовали как сырье для изготовления прозрачных полотнищ, из которых шили тоги.

Поработав сборщиком плодов, Оливеро перешел в артель прядильщиков и ткачей. Здесь главным инструментом служило веретено, тонко выточенное из цельного хрусталя, — граненая отшлифованная игла, посередине которой крепился диск из дымчатого стекла или халцедона: он придавал вращению веретена скорость и устойчивость. Итак, вначале волокна толкли в каменной ступе пестиком, отделяя друг от друга, затем связывали воедино и прикрепляли к зубцу на кончике веретена. Вращали веретено, зажав в правой руке между большим и указательным пальцами. Волокна скручивались в тонкую нить, — получалась пряжа. Ткань изготавливали из этих нитей, сплетая их в единое полотно. Эта работа делалась вручную: на вертикальной каменной раме с зубцами устанавливалась основа примерно из ста нитей, и через нее пропускали уток с пряжей. Получалась материя вроде марли, только шелковистая.

Оливеро попробовал себя во всех видах ручного труда, правда, не все они оказались одинаково интересными. Вдва ли стоит описывать, скажем, работы по осушению и канализации, или огранке камней. Но о двух занятиях более высокого порядка стоит сказать особо. Первое — это изготовление гонгов и кристаллов. К рассказу о гонгах, пожалуй, добавить больше нечего, — все уже сказано. Они делались самой разной величины и изготавливались из разнообразных материалов, начиная от тончайших кристаллов горного хрусталя до массивных колонн сталактитового происхождения. Последние, естественно, встречались гораздо реже, ибо образование сталактитов требуется много времени. Когда артель заканчивала обработку «колоколов» (можно ведь их и так назвать), их передавали в другую артель, занимавшуюся подбором музыкального лада. Настройка шла либо в соответствии с нотами обычной гаммы, либо по звукам, вместе составлявшим определенную мелодию.

И все же высшей квалификацией здесь полагали огранку кристаллов. Породы использовали разные: опал, халцедон, плавиковый шпат, известняк, но более всего почитался горный хрусталь — за чистоту. В этом подземном мире из всех наук выше всего ценили ту, что мы называем кристаллографией: изучение форм, свойств и структуры кристаллов. Здешние мудрецы даже готовы были признать ее королевой наук, поскольку ее данные лежали не только в основе всех представлений о строении Вселенной, но и понятий красоты, правды, предназначения. Над этими вопросами размышляли и мудрейшие на верхней галерее, и отшельники, уединившиеся в дальних гротах.

Мы лучше поймем логику их мысли, если учтем, что для них знание о строении кристаллов имело не только естественнонаучную, но и эстетическую природу, ибо на нем строилась их концепция прекрасного как некоей идеальной завершенности. Если коротко, их главной целью было создание кристаллов, которые, повторяя основные структурные свойства данной породы, содержали бы какое-то легкое, почти неуловимое отклонение от природной нормы. Эстетическое наслаждение они понимали как способность воспринимать угол отклонения от природного образца, допущенный в искусственно созданной форме. Для них не существовало более тонкого проявления чувства прекрасного, чем то, которое вызывали кристаллы с наибольшим отклонением от нормы, но в пределах допустимого. Подземные мастера различали шесть систем кристаллообразования: кубическую, тетраэдрическую, восьмиугольную, однослойную, трехслойную и шестислойную, причем у каждой были свои адепты. В этих пристрастиях было что-то от земной приверженности определенному направлению в живописи: один — сторонник барочной фантазии в кубическом пространстве, другой — полная противоположность первому — любитель классической ясности и прямой перспективы.