Роберт Лоу - Лев пробуждается

И отвесил Ральфу де Одингеззелесу оплеуху за это — за ухмылку, за приспущенные веки Эдуарда и за этого инфернального разбойника Уоллеса, а еще за то, что придется дожидаться в этом тлетворном местечке прибытия де Варенна, графа Суррейского. И еще оплеуху с другой стороны за само прибытие де Варенна — хромого старого козла, сетующего на холод, ломоту и на то, что пытался удалиться в свои поместья, ибо слишком стар для походов.

Последнее Крессингем не оспаривал и снова стукнул Ральфа за то, что де Варенну не хватило приличия помереть по пути с армией на север, оставив Крессингему лучшую комнату в Роксбурге, с камином и клересторием.

Но хуже всего, конечно, неразбериха, которую сие посеет, и издержки. Боже, издержки… Эдуард взовьется, увидев цифры, это уж наверняка, и пожелает, чтобы его собственные клерки-борзописцы с перепачканными чернилами пальцами покорпели над свитками. И уж Бог ведает, что они могут раскопать, а при мысли о том, что после предпримет король, Крессингем едва не опростался в штаны.

Ральф де Одингеззелес, сдерживаясь, чтобы не потереть уши, подошел к сундуку в углу и достал пояс с кинжалом, кошель и ключи — символ пожалованного Крессингему звания казначея, призванный мгновенно понуждать к почтению.

Подобно большинству таких установлений, сие прячет истину за пеленами, будто статуи Царицы Небесной в Богородичные праздники; всякому известно, что скотты кличут Крессингема не иначе как «Козночей», и вовсе не надобно знать сей варварский диалект, чтобы понять, что «Козночей» — поносный обыгрыш его титула.

И все же он самый могущественный человек в Шотландии — просто потому, что держит в руках тесемки кошеля, протянутого ему сейчас Ральфом.

Тот помог застегнуть пояс, потом поправил руки господина в рукавах длинного свободного gardecorps ; Крессингем утешал себя фактом, что хотя бы его gardecorps выглядит изысканно. Ни крикливых цветов, ни золотых фестонов по краю, ни длинных прорезей по бокам, ни трехфутовых стол. Простой черный, с рыжей оторочкой из vair [45] Беличий мех ( фр .). вокруг рукавов и шеи, как причитается лицу неподкупному и достойному.

— Ныне разговеюсь, — сказал Крессингем, и Ральф де Одингеззелес, кивнув, отступил на шаг и поклонился.

— Сенешаль здесь. Брат Якобус також.

Насупившись, Крессингем проглотил богохульство: да неужто нельзя встать и немножко поесть? Он взмахом отослал пажа за едой, велев ему впустить сенешаля, после чего в задумчивости остановился у закрытого ставнями окна, глядя через щелки вместо того, чтобы впустить сквозняк: холод стоит даже в августе. За окном текла река, сверкая, как ртуть, и Крессингем полюбовался Тевиотом с одной стороны и Твидом с другой, благодаря чему замок будто плыл по морю этаким каменным пряником в виде ладьи.

Роксбург — могучая крепость с толстыми стенами, четырьмя башнями и церковью за стенами. Комната Крессингема находится в углу главной цитадели с видом на внутренний двор замка, благодаря чему снабжена пристойным витражным окном, а не бойницами со ставнями, выходящими наружу. Другие стороны его комнаты прилегают к коридору, так что в них вообще никаких окон, отчего в ней все время царит сумрак. Уже не в первый раз Крессингем вспомнил о залитой светом верхней комнате башни и ее великолепных плиточных полах, где расквартировался де Варенн.

Деликатный кашель заставил его обернуться. Сенешаль Фрикско де Фьенн, облаченный в сдержанные коричнево-зеленые одеяния, стоял перед ним в терпеливом ожидании.

— Хвала Христу, — произнес он, и Крессингем, крякнув, автоматически отозвался:

— Во веки веков. Какие важности всплыли в столь ранний час?

Фрикско провел на ногах уже несколько часов, а более простой люд замка — еще часы сверх того. Для Фрикско пролетело полдня, и он уже разобрался с большинством проблем замка: куховару нужны были соль и специи на день, сытник предупреждал, что запасы эля на исходе, а легкого пива и того меньше.

Другие проблемы, решения которых он не имел, были куда хуже: припасы для 10 тысяч человек, уже цедящихся через Берик, направляясь сюда, строевой лес для работников, возводящих леса у Тевиотовой стены для мелкого ремонта, люди для изготовления копий, арбалетных болтов и луков. Где взять зерно для хлеба, фураж для животных и подстилки для лошадей и борзых?

— Мир не стоит на месте, казначей, — отвечал он. По праву ему следовало бы именовать Крессингема «государем», но это было бы уж чересчур для высокородного Фрикско де Фьенна, приходящегося братом здешнему хранителю. Однако Фрикско не отличался ни храбростью, ни умом. Ему следовало бы податься в духовенство, но он слишком уж любил женщин, чтобы снести хоть малейшие ущемления его распутства, налагаемые саном, — при одной лишь мысли о роскошной Мэтти из таверны Мердоха в городке у него так набрякло в паху, что он чуть не перегнулся пополам в полной уверенности, что это бросается в глаза.

Сенешальство же прямо-таки скроено под него, дозволяя пустить в ход умение считать, читать и писать по-английски, по-французски и по-латыни, а после пахать любые борозды, какие вздумается.

Пока он излагал свои проблемы, Ральф де Одингеззелес вернулся с хлебом и блюдами баранины, свинины и рыбы. Оруженосец наливал разбавленное водой вино, а Фрикско стоял обок, пока Крессингем жевал и глотал, рассеянно балуясь хлебом; потом прошел к закрытому окну и наконец распахнул ставни навстречу дню. У него за спиной Ральф, пронырливый, как мышка, украдкой хватал ломтики мяса и рыбы, тотчас запихивая их за щеки, не обращая внимания на укоризненно сдвинутые брови Фрикско.

Возьмем Стерлинг, одну из главных крепостей, еще удерживаемых Англией. Фрикско дотошно перечислил тамошние замковые припасы: 400 бочек пива, четыре меда, 300 сала, 200 говяжьих полутуш, свинина и языки, единственная бочка сливочного масла, по 10 бочонков солонины и селедки, 7 — трески, 24 связки колбас, два бочонка соли и 4000 сыров.

— Достанет на шесть-восемь месяцев, — заключил Фрикско де Фьенн, — при условии, что гарнизон невелик. Я принял допущение, что городской люд найдет убежище внутри.

— А коли не воспомоществовать городу? — осведомился Крессингем, ужаснув сенешаля одной лишь мыслью отказать страждущим Стерлинга. Таково назначение замка, одно из трех назначений, ради которых возводятся крепости. Первое — служить оплотом истребления врага, второе — воспомоществовать гостям, странникам и их предстателям, а третье — запечатлевать власть короля над окрестностями.

Но Фрикско де Фьенн все равно не обмолвился о том ни словом, зная, что Стерлингу надлежало иметь припасы на два года, но попустительство и алчность подточили таковые. В конце концов, не дождавшись ответа, Крессингем махнул рукой.