Олег Веселов - Солдаты Рима (СИ)

Думнориг дёрнулся в последний раз и затих. Навсегда. Амбиориг огляделся, прикидывая, где лучше встать, когда праведный гнев эдуев плеснёт наружу жаждой мести, и отступил ближе к воде. Защитить его озеро не сможет, но хотя бы даст знак, если кто-то захочет подойти сзади.

Роукилл сорвал пучок травы и стёр кровь с лезвия.

-- Выбор за вами, воины, - спокойно, словно ничего не случилось, сказал он. - Вы можете последовать за вашим князем или вернуться к Цезарю.

Седоусый, так и не решившись больше взяться за рукоять меча, тихо прошипел:

-- Много берёшь на себя, аллоброг!

-- Много-немного, а меч с тобой. Достань его или молчи.

Седоусый раздул ноздри и шумно вздохнул.

-- Хватит крови на сегодня, - произнёс Индутиомар, хватая его за руку. - Ни к чему смерть торопить... Мы возвращаемся.

Чёрные волны набегали на берег, выбрасывали обрывки водорослей и разбитые створки моллюсков и с беспокойным шумом откатывались обратно. Море с радостью принимало их назад в свои глубокие объятья, словно заблудших, когда-то потерянных детей, но только для того, чтобы вновь отринуть и ещё раз ударить о скалы. Разбуженные чайки с обиженным клёкотом носились над самой водой, едва не задевая крылом пенных гребешков, и наперебой жаловались сердобольной луне, так кстати выглянувшей из-за тучи. Жаловаться было на кого...

Весь берег, от мыса до мыса, блестел огнями костров. Один за другим от деревянных наскоро сколоченных причалов отходили толстопузые "перевозчики" и, придерживаясь серебристой линии лунной дорожки, направлялись к выходу из гавани. Светлоокий маячок в прощальном привете моргал им единственным глазом, а к причалам уже подходили новые корабли и, сбросив мостки, становились под погрузку.

-- Быстрей, быстрей, не задерживайся на подъёме! Сколько объяснять? Две центурии - один корабль!

Коренастый центурион в промокшем плаще размахивал жезлом, направляя осипшим голосом стройные коробки легиона к местам посадки.

-- Бальвенций, твоя когорта - к дальним причалам! Луканий - ты следом! И быстрей! У ребят из седьмого уже кишки наизнанку вывернуло от морской болезни!

Ответом послужил громкий хохот, ещё больше напугавший чаек.

-- Тебе, Бакул, грузчиками в порту командовать. Они любят таких язвистых...

Центурион обернулся на голос.

-- Как знать, император, - сверкнул он зубами, - может, доведётся ещё. Годы-то берут своё.

-- Ну-ну, не прибедняйся! Не так ты и стар!

-- Стар-не стар, а в прошлый месяц пятьдесят стукнуло! Пора и на покой.

-- Не отпущу! - Цезарь покачал головой. - Таким как ты замены нет, - и пришпорил коня.

-- Было бы место, а уж замена всегда найдётся, - вздохнув, проговорил Бакул, и тут же закричал. - А ну, что рты раззявили?! Шевелись, шевелись! Во имя светлого лика Селены, взирающей с неба, я за вас ноги переставлять буду?!

Цезарь проехал вдоль всей колонны и остановился у последнего причала. Томительное ожидание закончилось. Благословенные боги наконец-то сжалились над своими верными сынами и послали юго-западный ветер: на погибель врагу, на славу Рима! Легионеры споро поднимались по шатким мосткам, рассаживались на палубе, кто как мог, и пытались заснуть - дорога предстояла долгая. Холодные волны наперебой стучали в борта, раскалываясь на тысячи острых осколков, и если бы не кожаные накидки, выданные накануне, пришлось бы мокнуть весь путь до Британии.

Грядущий поход вызывал некоторые опасения. Несколько дней назад вернулся отправленный на разведку Волусен Квадрат и сообщил, что бритты знают об экспедиции и собирают войска где-то в глубине острова, за Тамезой. Главный их вождь, Кассивеллаун, заключает союзы с дальними и ближними племенами и зовёт на подмогу бельгийских галлов. Кто-то всё-таки предупредил их. Но на побережье спокойно, никаких приготовлений к обороне он не заметил, и если бритты решаться дать бой, то где-нибудь внутри страны...

На флагманской триреме дали сигнал трубой, посадка закончилась. Цезарь передал коня слуге, спрятавшемуся от брызг за огромный валун, и взошёл на корабль. Матросы засуетились, убирая мостки, хлопнул парус, и трирема плавно отошла от причала. Полнолицый диск луны медленно скрылся за бархатными разводами туч, и стало темно, как в преисподней. Только маячок на мысу продолжал подмигивать огненно-красным глазом, желая удачи.

-- Ветер усиливается! - прокричал кормчий. - Как бы не надул чего!..

-- Сглазишь! - грубо оборвал его Росций.

Старый кормчий тряхнул головой, стряхивая воду с седых волос, и чуть довернул кормило, поворачивая трирему к узкому проходу между молом и мысом. Эх, молодёжь, ничего-то они, нынешние, не понимают! Прежде чем отправляться в путь, надо дать подношение Морю, хоть кусок ржавой селёдки, и Портуну, чтобы ждал и всегда держал ворота открытыми.

-- Сглазишь, - тихо проворчал старик. - Поворочай весло с моё... А то сразу - сглазишь! - и осторожно, что б никто не заметил, бросил за борт круглый пшеничный хлебец.

-- Прими, господин морей, не почти за обиду. И ты, прекрасная Винилия, да будет путь твой спокоен и гладок...

Ветер крепчал. Двухфутовые волны, рождавшиеся по воле богов где-то в глубине моря, с тяжёлым придохом наваливались на корабли и грозили разметать флот по всему Проливу. Берег приближался медленно, не спеша, словно не желая встречаться с незваными гостями. С первыми проблесками дня показались изломанные вершины каменистых холмов, серые и голые в предрассветной мгле. Они надвигались замшелыми стенами старой неприступной крепости, выросшей вдруг посреди дороги, пока не зависли над головой высоким давящим сводом. И сразу стало неуютно и холодно.

Чужое. Всё чужое. Белокрылые чайки кричали так же пронзительно, как и в Галлии, и только в этом было сходство. Сердце застучало сильно и часто и почему-то захотелось отдать приказ возвращаться. Цезарь прошёл на корму, придерживаясь за поручни, и встал рядом с кормчим. Крепкий старик с изъеденными солью и ветром руками уверенно вёл корабль к берегу.

-- Что ты видишь сквозь парус, старик?

Губы кормщика скривились.

-- А мне не надо смотреть вперёд, император. Хватит неба и волн. А если что, так вперёдсмотрящий подскажет. Это вон тот, в бочке.

Он кивком указал на мачту, где в большой плетёной корзине трясся матрос. Сталкиваясь с волной, трирема вздрагивала, задирая нос к верху, и, мгновенье спустя, падала вниз, как в бездонную пропасть. Вместе с ней вздрагивал и падал матрос.

-- Отважный, должно быть, человек, раз не побоялся забраться туда! - уважительно сказал Цезарь.

-- Молодой просто, - пожал плечами старик. - Вот и сидит, опыта набирается...

Матрос держался за верхушку мачты, обхватив её обеими руками, и не отрывал взгляда от приближающейся полосы прибоя.