Олег Веселов - Солдаты Рима (СИ)

Афидия поставила поднос на стол и принялась расставлять тарелки. Бальвенций голодным взглядом проследил за жаренным в тесте гусём, политым красным соусом и обложенным печёными яблоками и облизнулся. По одному виду можно было судить о вкусе. Следом последовали тарелки с варёной рыбой под тем же соусом, паштетами из курицы, говядины и свиной печени. На свежих листьях салата горкой лежали речные устрицы, ракушки, жаренные на открытом огне маленькие колбасы фаршированные головками чеснока и луком. Поближе к мужчинам Афидия подвинула вываренных в меду голубей, щедро политых вином с капелькой уксуса и чашечки с кусочками сыра, варёного мяса и солёной рыбы.

Примипил только дивился тем блюдам, что приготовили её умелые женские ручки. От всевозможных деликатесов рябило в глазах, а желудок, последние годы не видевший ничего, кроме чечевицы да ячменной каши, отчаянно забурлил.

-- Прошу к столу, - с довольной улыбкой пригласил Либений. - Извините, что без пиршественных лож, но у нас всё по простому.

Бальвенций не стал ждать второго приглашения, не каждый день в честь тебя устраивают такие обеды, а устроят ли ещё когда - не известно. Он сел на стул, и пока Либений резал гуся, откупорил бутыль и разлил вино по бокалам.

-- Ну что, за вас, хозяева. Пусть мир и счастье никогда не покинут этот дом! Здоровья вам и долгой жизни!

Гусь действительно оказался очень вкусным. Мясо, сначала слегка обваренное, а потом долго томившееся в печке, таяло во рту. Бальвенций облизал пальцы, но от второго куска отказался. Хотелось попробовать всё.

-- Ты налегай, не стесняйся, - подбадривал хозяин. - Когда ещё доведётся сесть за такой стол.

-- Сам-то не приготовишь, - лукаво улыбнулась Афидия. - Женится тебе надо, Тит. Оглянись, сколько женщин вокруг: молодых, красивых - кровь с молоком. Пол города незамужних бегает.

-- Да какой я жених, сорок, вон, стукнуло, - смущённо отмахнулся Бальвенций. - К тому же молоко я не пью, а крови... мне её и на войне хватает.

-- И то верно, - поддержал его Либений. - Вам женщинам дай волю, вы мужика на цепь привяжете, что б по двору как пёс бегал и прохожих облаивал.

-- Так пса за то и кормят - что б лаял! - не осталась в долгу Афидия.

Бальвенций щедро намазал кусок хлеба паштетом, положил сверху пёрышко лука и ломтик огурца. Разговоры разговорами, а про еду забывать нельзя. Прав Либений - когда ещё доведётся! А что до женитьбы, так он уже пытался, по молодости. Обхаживала его красавица-лидийка, целовала жарко, и млел он, не знавший женщин, от её поцелуев, и на всё готов был ради чёрных глаз... А когда вернулся из похода, она уже другого обнимала. Друзья говорили: не верь! А он верил, потому что хотел верить. Сколько лет прошло, но обман тот так забыть и не смог. И каждый раз, когда очередная красавица начинала водить глазами, он отворачивался и проходил мимо.

За приятной беседой, за хорошим обедом время пролетает незаметно. Не успели оглянутся - а ночь уже в дверь стучится.. Бальвенций потянулся, встал. Скользнул глазами по тарелкам - целой когорте хватит - и выдохнул.

-- Всё, пора и честь знать. Пойду я.

-- Да куда торопиться, посиди ещё, - живо отозвалась Афидия.

-- Нет, гостям, как в той поговорке, два раза рады. Завтра вставать рано.

-- Я провожу тебя, - поднялся Либений.

Серебристый штандарт над преторскими воротами отбрасывал ядовито-красные лучи догоравшего заката. Либений спустился с крылечка, огляделся.

-- Эй, воин, - окликнул он часового. - Зайди в дом, помоги прибрать. Да поешь заодно... Я тут сам за тебя подежурю.

Бальвенций присел на холодную ступеньку, облокотился о колени.

-- Сыновей-то куда отправил?

-- Отпустил по крепости погулять. Пусть побегают, здесь спокойно.

Либений вздохнул полной грудью, расправил плечи. Хорошо вот так после сытного обеда постоять на свежем воздухе, отыскивая в небе заветную звезду, и помечтать. И что б обязательно сбылось...

-- Я Цезарю письмо написал, - сказал он вдруг. - Попросил перевести меня в легион. Хотя бы ещё раз в бой сходить!.. Как думаешь, разрешит?

Бальвенций пожал плечами.

-- Не знаю, Марк, может и разрешит. Ты уж два года по тылам...

-- Два года, - подтвердил Либений. - Как ранили тогда в бою с белгами, так тут и ошиваюсь. Устал... устал я без настоящего дела.

Он согнул больную ногу и поморщился. Рана затянулась и почти не болела, но хромота осталась. Из-за этой проклятой хромоты его сюда и перевели. Сначала командовал гарнизоном, потом, когда посёлок превратился в городок, а лагерь в крепость, назначили руководить обучением новобранцев. Как будто никого другого найти не могли.

Либений снова вздохнул и сказал:

-- Буду надеяться, что разрешит. Ты только жене ничего не говори. Пока. Не надо её расстраивать прежде времени, у неё на мою службу другие планы.

Каждый день в лагерь на Родане приходили новые люди. Раскинутая по всей стране сеть вербовочных пунктов работала исправно. Вербовщики, отслужившие свой срок ветераны, собирали молодёжь на городских площадях, на перекрёстках дорог, в деревенских трактирах и рассказывали, демонстрируя старые шрамы и боевые награды, о сытой и весёлой армейской жизни, о победоносных сражениях, о великих почестях, что оказывают полководцы своим солдатам. Их слушали и верили. Кто-то шел, прельстившись щедрыми обещаниями и романтикой армейской жизни, кто-то с детства мечтал о дальних странах и славных походах, а кто-то спасался от голодного, лишённого надежд будущего, от кредиторов, от закона. Шли совсем молодые - семнадцати-восемнадцатилетние, едва оторвавшиеся от родительской опеки, и более старшие, уже побитые жизнью. Брали всех, без разбора, лишь бы руки могли держать оружие, а ноги - топтать землю.

Перед зданием принципии, где принимали рекрутов, с утра выстраивалась длинная очередь. Заходили по одному, неуверенно топтались на пороге. Медик бегло осматривал новобранца и неизменно кивал: здоров. Толстый бенефициарий аккуратно записывал в учётную книгу очередное имя, выдавал кошель с подъёмными и тряс дряблыми щеками, поздравляя с зачислением в легион. Либений кратко объяснял новоиспечённому легионеру его обязанности и передавал дежурному центуриону.

Бальвенций иногда заходил в принципий, садился рядом с Либением и присматривался к проходившим чередой новобранцам. По лицам, по взгляду, по рукам, даже по имени иногда можно определить, чем человек занимался на гражданке, что привело его в армию.

-- Квинт Ацилий.

Неуклюжий, широкоплечий парень с походкой, словно только что отошёл от сохи. Ничего, изменить походку не трудно, а руки крепкие, меч удержат.

-- Децим Опилий.

Маменькин сынок. Смотрит смущённо, губы трясутся, сжался в комочек... Но раз пришёл, сумел перебороть собственную неуверенность, значит не всё ещё потеряно.