Юрий Корочков - Цена свободы

– Браво, Логгин Петрович! Считаем этот вопрос закрытым. Конкретные силы гребной флотилии оставляем на Ваше усмотрение. Да, надо бы наградить лейтенанта Григоровича. Он сделал крайне важное дело. Сегодня же распоряжусь об ордене святой Анны для него.

Так закончилась аудиенция адмирала Гейдена с императором и теперь он возвращался в Свеаборг в самом прекрасном настроении. Сиял и новопроизведённый кавалер ордена святой Анны командир «Эола», время от времени бросая взгляды на новенький малиновый темляк наградной шпаги, вручённой ему сегодня утром. Император остался очень доволен его действиями, особенно, о чём молодой офицер конечно и не подозревал, в связи с назревающими в Великом княжестве событиями. Ведь армии хочешь не хочешь, а нужно питаться и местные крестьяне были бы более чем недовольны не получая денег за свою продукцию те несколько месяцев, которые потребовались бы правительству, чтобы поправить ситуацию.

Глядя на до боли знакомый порт с борта английского военного корабля, пожилой, но ещё очень крепкий матрос первой статьи, а ныне ординарец мичмана балтийского флота барона фон Шанцдорфа Иван Матвеевич Никитин вспоминал.

В своё время Иван плавал с Адмиралом Сенявиным в средиземное море, три года провёл сражениях и блокадных операциях против Турок, участвовал во многих десантах… а потом был Тильзитский мир. Сразу после блестящих побед из Петербурга пришли требования сдать Франции все их плоды, более того, англичане из союзников мигом превратились во врагов, эскадра же более не имела ни одной базы на Средиземном море и должна была, несмотря на скверное состояние потрёпанных в сражениях, много лет не имевших возможности зайти в док для починки кораблей, прорываться на Балтику. Целый месяц английская эскадра Коллингвуда сопровождала русскую, пушки могли заговорить в каждый следующий миг, но адмиралы всё же договорились не проливать кровь недавних союзников. Эскадра отправилась домой… вот только до дома она не добралась. Жестокий шторм заставил укрыться в Лиссабоне именно в тот момент, когда к городу уже подходили французские войска, а королевская семья готовилась бежать в Бразилию. Город вместе со стоящей на рейде русской эскадрой был блокирован англичанами. В Лиссабоне они простояли тогда почти год, а после взятия города англичанами отправились в Портсмут на положении не пленных, но и не союзников.

Но, пожалуй, больше всего ему запомнился последний год той затянувшейся кампании… год сидения на текущих как решето кораблях, без топлива, с урезанными донельзя рационами, совершенно без мяса, почти без сухарей и лишь с небольшим количеством риса, а что самое неприятное – почти без воды… И это прямо в гавани, ломившейся от припасов! Им обещали свободу и проезд в Россию, но подло обманули. Говорят, что заключившего с Сенявиным мир английского адмирала отправили под суд. Этого Иван точно не знал, но знал другое – условия мира, о которых им сообщил адмирал, не выполнялись. Они тогда не померли только благодаря помощи простых англичан, частенько контрабандой провозивших на эскадру еду, воду, уголь и всё необходимое. Этого, конечно, не хватало, но без этой помощи было бы совсем невмоготу. Иван был одним из немногих счастливцев, изучивших английский ещё в Средиземном море, поскольку состоял под началом лейтенанта Свифтшура – природного англичанина на русской службе. В Портсмуте Свифтшур сошёл на берег, но не забыл своих матросов и те частенько тайком отправлялись в город за едой и углём, которого так не хватало на сырых кораблях суровой зимой. К тому моменту, когда они всё же отправились домой, отличить его по произношению от других английских матросов было невозможно, ведь многие из них были насильно завербованными иностранцами.

На этот раз ни малейших проблем с доступом на берег не возникло. Как только капитан вернулся на борт, они с его нынешним барином уединились в каюте и потребовали лучшего кларета. Прощальная вечеринка, однако, не затянулась и вскоре любезно предоставленная капитаном гичка везла весёлого мичмана и его ставшего вдруг задумчивым ординарца к пристани.

Полтора месяца промелькнули как один день. За это время Иван Матвеевич насмотрелся на множество чудес, до которых был охоч его барин, но которые не произвели на старого матроса особого впечатления. Куда удивительнее всех новомодных изобретений лично он считал возраст многих встреченных ими военных и купеческих кораблей, порой доходивший до ста и более лет. И это в то время, как в родном флоте считалось отличным достижением, когда корабль списывался по ветхости и гнили лет через двадцать умеренно напряжённой службы. Данный факт был тем более поразителен, что английский флот строился почти исключительно из русского леса, транспорты с которым шли в Лондон и Портсмут нескончаемой чередой. Когда моряк спросил об этом примечательном обстоятельстве своего мичмана, он не ожидал развёрнутого ответа. Каково же было его удивление, когда ничего не ответив вечером, наутро они отправились в лондонский пригород, где Юган показал ему огромные пруды со стоящими на их берегу навесами, доверху заполненными лесом. Оказывается, что перед тем, как древесина поступает на верфи, она целых двадцать лет попеременно вымачивается и сушится, пока не обретает должной прочности и сопротивляемости гниению. Потом они отправились к сухим докам, где старые корабли удобно вставали при тимберовке на стапели, не испытывая чрезмерных нагрузок от применявшегося обычно в Кронштадте по причине постоянной занятости дока кренгования. В заключение, уже под вечер, они побывали на стоянке кораблей резерва, где Иван Матвеич своими глазами увидел линкоры с полуразобранными для лучей вентиляции палубами, на которых, при этом постоянно жили и топили в трюме печи, предотвращающие от сырости. Узнал он и о том, что родной флот, который почти постоянно воевал и испытывал острую нужду в кораблях, был вынужден строить их из сырого, только что спиленного леса и только в последние годы было принято решение сушить доски хотя бы пять лет. О том, что кронштадский док никак не мог обеспечить тимберовку судов он понимал и сам. А вот то, что служители топили стоящие на приколе корабли, часть палуб на которых была разобрана, было делом нужным и важным, особенно вспоминая брошенные на зиму в Кронштадте без всякого присмотра корабли, часто набиравшие за зиму в трюме до двух метров вонючей гнилой воды. Так вот просто объяснилось «чудо» долголетия кораблей, только легче от этого не становилось… ведь дома когда ещё станут так вот строить и ремонтировать корабли.

Конец размеренной жизни как всегда настал внезапно. Утром, вернувшись из клуба, барин заперся в кабинете, а спустя два часа позвал к себе венного ординарца.