Ольга Роман - Про красных и белых, или Посреди березовых рощ России

Это тоже был генерал Дитерихс. А это был Владивосток. Последний и проигранный бой. До новой зари. Когда Россия снова возродится. Но это было уже не его дело. Там и будет видно. Не сейчас. А сейчас – значит, можно ехать домой. Ура. «Если угодно будет Господу и живы будем, то сделаем то или другое…» (Иак.4:15). «Не умру, но жив буду, и повем дела Господня» (Пс.117:17).

«Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко, по глаголу Твоему с миром…», – вспомнил и подумал Павлик.

И улыбнулся:

«Михаил Константинович, Его Высокопревосходительство…»

А это был последний боевой приказ. Об организации Земской Рати для перехода границы и дальнейшего пребывания на территории Китая. Чтобы все воинские чины имели погоны и вообще вид воинских чинов и частей, а не товарищей из беженского табора.

Погоны он зашил под подклад куртки. Новый риск, но новый смысл. Это были звездочки. Его капитанские звездочки.

Он придет завтра на причал. Потому что просто надо ведь куда-то прийти. Потому что непонятно, что теперь делать. Наверное, надо просто как-то выбраться. В Посьет. Там совсем рядом граница. Другая страна. В которую ушли и его товарищи. Он знал. Была договоренность. Пути отхода. Надо тоже попасть туда. А потом он поедет домой. А потом… А потом бывает суп с котом. Просто его погоны. Как память и офицерская честь.

Он не знает, как там все было на русско-китайской границе, когда армия перешла в Китай. Он не знает. Но он как будто был там и тоже все слышал: «Никаких авантюристических планов, намерений не ожидать и признать, как определенный факт, что мы проиграли стадию открытой борьбы 1918–1922 гг., интернировались на территорию чужого государства и стали в положение обыкновенных беженцев» [141] Генерал Дитерихс / Сост.: В. Ж. Цветков и др. – М.: Посев, 2004.. С.528. .

Последний крестовый поход закончен.

Он обернулся. Кто-то подошел и встал рядом. Словно кто-то свой. И правда – свой. Это был Василько.

Василько смотрел и не понимал. Красные вошли в город. В пустой и брошенный город. Белые все ушли. Почему он остался? Павел?

– Ты не можешь остаться, – заметил он. – Тебе лучше уехать. Тебе нечего делать в государстве рабочих и крестьян. Ты ведь прежний капитан царской армии. Тебя могут узнать, тебя могут расстрелять.

Павел посмотрел на море под пирсом. На волны. На небо. Такими же были прерии. Такой же оказалась и эта его невольная судьба. Владивосток. Россия.

– Я бы уехал, – согласился Павел. – Но уже не получилось.

– Я найду тебе корабль, – решительно ответил Василько. – Я все решу, как тебе уехать. Ты ведь мой друг.

Он отвернулся. И снова посмотрел на него.

– Прости меня, Павел, – вдруг сказал командарм.

– Бог простит. Ты меня прости, – улыбнулся Павлик.

Василек пожал ему руку. И почему-то они стояли сейчас такие веселые и беззаботные. Словно как и не было всех этих красно-черных лет. Словно не было и сейчас опасности. Словно вернулось детство. А потом они договорились, как найти друг друга, и Василько заторопился уйти. Ему надо было ведь спешить, если он хотел побыстрее выручить своего товарища.

Почему он не ушел с ним? Но он не подумал. Они не подумали оба. А сейчас он стоял, и к нему приближался случайный патруль. Он отвернулся в сторону, ему ведь, наверное, просто показалось, что они идут к нему. Но ему не показалось. Тяжелая рука легла на его плечо. Он повернулся. Повернулся и отступил, чтобы остаться на расстоянии с подошедшим. Тот стоял и смотрел. Как смотрит на свою законную добычу лев.

– Оставь, – заметил товарищу его младший спутник. – Мы ведь победили. Побежденный враг – уже не враг.

Он стоял, юный и великодушный красноармеец, но он не знал. Есть не только белые и красные. Еще есть всякие чувства. Месть. Ненависть. И еще иногда все происходит слишком быстро. Слишком быстро, чтобы успеть понять и возразить. Ты ведь думаешь, что это невсерьез. Но пуля – дура…

– Документы.

Ему не нужны были документы. Ему был нужен он сам. Павел понял. Они узнали друг друга.

– Павел Лесс, – сказал он.

Тот толкнул его к краю пирса. Павел снова отступил и удержался. И сделал еще шаг в сторону. Подальше от моря. И встал. Встал, как всегда стоял на Херувимской.

Черный маузер был наведен на него. Молча, без слов.

Павел не верил. Сейчас? Так просто и легко? Сейчас, когда все уже за плечами, – все беды и опасности, – и осталось только вот это море? Еще немного – и он будет дома. Сейчас? Когда Василько все устроит и найдет ему корабль, когда еще немного – и там где-то Америка. И жизнь. С синим небом и этим солнцем. Долго-долго и много-много. Жизнь, которой такая понятная и простая цена. «Не веселие, не трапезы, не гуляния, не пирования, не лики, но покаяние, но плач, но слезы, но рыдание и крест…» Просто ходить в храм. Просто читать святых Отцов. Просто каяться и молиться, как уж можешь. Просто его погоны. Когда вся жизнь – дар, вся жизнь – благодарность. А с моря тянет соленым простором. Соленым простором, словно горьким горем. Он ведь правда еще не жил. И не каялся. И не молился. И голову за Отечество еще только класть и класть. И вот так уже – все?.. Но «пядень твоя – мера жизни твоей, и не простирается она дальше… Вот мера твоя, если определено тебе совершить ее вполне», – так сказал преподобный Ефрем Сирин.

«Пядень твоя – мера жизни твоей, и не простирается она дальше; персты твои указывают на пять степеней этой меры. Малым перстом начинается пядень твоя и оканчивается перстом большим. Так младенчество – начало твоей жизни, а конец ее – старость. Малым перстом, первым возрастом младенчества, начинается жизнь твоя; потом идет она до второго перста – неразумного детства; после этого человек стоит посредине, – в горделивой и надменной юности; за этим следует четвертый возраст совершенного мужа; потом мера начинает умаляться, а так как не достает еще одной степени, то приходит старость; это большой перст – конец жизни. Вот мера твоя, если определено тебе совершить ее вполне; часто же бывает, что придет смерть и не даст дожить до конца, потому что Творец, по воле Своей, сокращает пядень твоей жизни, чтобы зло пресеклось и не продолжалось вместе с твоей жизнью. Итак, рука показывает меру человеческой жизни; персты – образ пяти степеней, по которым проходит человек.

Смотри же, за какой теперь держишься перст, на какой стоишь степени, ибо не знаешь, на каком персте внезапно постигнет тебя конец» [142] Ефрем Сирин. .

Он ведь знал. Он ведь всегда все знал. «Ныне или завтра умрем» [143] «Ныне или завтра умрем», – сказал святой Андрей иноку (Четьи-Минеи, 2 октября). . Это просто так всегда кажется, что у тебя еще вагон времени. «”День Господень, якоже тать” (1Фес.5:2), и поемлет тебя незаметно» [144] Ефрем Сирин. . Вот он и настал, этот день. Павел стоял, наверное, стоял, словно это уже был и не он. Вздохнул. И спокойно вскинул голову. Так сказал Господь. «Не бойся, только веруй» (Мк.5:36).