Ольга Роман - Про красных и белых, или Посреди березовых рощ России

Он не успел. Василек не успел. Он услышал выстрелы и побежал назад. Наверное, все было понятно и ясно. Но – невозможно. И он бежал и не верил. Конечно, это неправда. Павла там уже нет. Павел уже должен был уйти.

Он не верил, даже когда взбежал на пирс. Когда все увидел. Потому что это все было какое-то недоразумение и случайность. Это был кто-то другой. Просто очень похож. А Павел не мог погибнуть так просто. Он ведь не кто-то. Он ведь – Павел, Павлик, его лучший друг.

– Убит, командарм! – услышал он громовой голос рядом с собой.

И тогда Василек понял – это правда. Пронзительная, отчаянная правда. Которую не понять и в которую не поверить. На которую только вот этот безмолвный крик словно всей грудью и на все море: Павел!

А он стоял. И не понимал. Как и почему все вокруг осталось то же самое. Небо, и море, и соленый воздух. И все тот же город. Когда больше нет его лучшего друга. Нет. И никогда не будет.

Он присел рядом. Наверное, надо ведь взять документы и послать родным. Хотя у него ведь может с собой ничего и нет. Василек не думал. Что он делал и почему. Это был словно не он и не здесь. Но какие-то бумаги все-таки оказались. Выпало фото, он поднял, положил назад. Снова выпрямился во весь рост. Но это правда не он. Это не Павел. Павел – вот, он на том фотоснимке со своей сестрой. Улыбающийся, смелый, открытый. Такой, какой был всегда в жизни. Такой, как они с ним только что разговаривали. Павел – он жив. Он все равно живой. Потому что – а как же тогда Бог? Как же тогда Господь?

Это было Святое Евангелие. Когда-то в детстве бабушка читала своему внуку. Потом внук вырос и насмехался. Но сейчас он верил. Сейчас он положил бы свою жизнь и голову за то, чтобы эта книга оказалась правдой. Сейчас он знал: она была правда. Как Господь воскресил и отдал матери того юношу. Или ту девочку. Значит, и с Павлом все может получиться так же. Сейчас он встанет, посмотрит своими серо-голубыми глазами и улыбнется. И все будет, как было. Словно ничего и не произошло. Потому что невозможное человеку возможно Богу. Хорошо. Или не сейчас. Не прямо сейчас. Потому что Павел ведь не вставал. Когда-то потом. Но все равно. Так не может быть. Значит, есть какая-то другая надежда. И он вспомнил. Он все-таки вспомнил. «Чаю воскресения мертвых и жизни будущего века!». Это тоже так молилась бабушка.

Василек накрыл друга своей курткой и снова встал. Серьезный и спокойный. Наверное, что-то раз и навсегда твердо решивший. Понявший. Про Павлика и про Бога. А он – Василек: «Один Господь… одно крещение» (Еф.4:5). Как когда кто-то падает в стрелковой цепи, и на его место заступает другой. И несет эту дружбу дальше. Он, оказывается, все знает. Все помнит. Просто забыл и не понимал: «Живый в помощи Вышняго…» (Пс.90:1).

Василек, конечно же, не вспомнил этого бабушкиного чтения слово в слово. Просто это была какая-то уверенность. Какая-то вера. И он осенил себя крестным знамением. За Павла. И за себя. За них обоих. Тоже по старой памяти. Как когда-то бабушка научила. Во имя Отца и Сына, и Святого Духа… «Аминь».

«Есть пуля в нагане…» [152] Р. Рождественский. Из произведения «Погоня». Пуля попала красному командарму прямо в сердце.

Он успел вспомнить. Томик Святого Евангелия. Откуда-то оттуда, из кадетского детства своего друга. Запомнился.

Своего Павки…

P.S.Каждому кадету вручалась маленькая книжка Св. Евангелия, на внутренней стороне обложки которой были напечатаны строки августейшего поэта (Великого Князя Константина Константиновича):

Березовая роща шумела и шелестела, и Энни улыбнулась. Вспомнила, как она и Дирк сажали тоненькие, молодые саженцы. И вот теперь – стоят деревца. «Яко тысяща лет пред очима Твоима, Господи, яко день вчерашний, иже мимоиде, и стража нощная…» (Пс.89:5). Летит, уносится время. А ведь как будто вчера. Все как будто вчера. Ей 20, и она выходит замуж за того светлоголового капитана с серо-голубыми глазами. Он и сейчас такой. Столько зим, столько лет. А глаза – все те же. И весь – все тот же. «Да обновится яко орля юность твоя! А обновляется человек, юнеет – от благочестия. Если сравнить земую жизнь человеческую с вечностию, то все мы одинаково молоды и одинаково стары» [153] Игнатий Брянчанинов. .

А сама старуха, а не верится. Как когда-то в молодости где-то прочла:

– улыбнулась Энн.

И снова стала серьезной. Прочь, все прочь . «Бдите и молитеся, да не внидите в напасть (Мф.26:41), – сказал Господь ученикам Своим, – а яже вам глаголю, всем глаголю: бдите» (Мк.3:37).

«Как внезапно придет день общего суда всех человеков: так внезапно приходит для каждого человека день частного суда его, день смерти его. Неизвестен час, в который мы будем позваны. Иной, начав только путь земной жизни, восхищается с него в вечность; иной поемлется по совершении весьма немногого пути; иной – с средины пути; иной – значительно не кончив его. Редкий достигает полноты дней; и оставляет свою земную хижину – тело, когда она сделается неспособною для жительства в ней. Во время совершения нами земного странствования, оно, по извращенному в нас падением ощущению бессмертия, представляется нам бесконечным, исполненным обильнейшей, плодоноснейшей деятельности. Это ощущение имеют и дитя, и юноша, и муж, и старец: все они созданы бессмертными, бессмертными по душе; они должны бы быть бессмертны и по телу! падения своего, поразившего смертию и душу и тело, они или вовсе не знают, или знать не хотят, или знают его вполне недостаточно. Оттого взгляд ума и ощущение сердца по отношению к земной жизни ложны и исполнены самообольщения; оттого она обманчиво представляется всякому возрасту вечным достоянием человека. По совершении земного странствования, во вратах смерти, путь, представлявшийся бесконечным в будущности, в прошедшем является самым кратким, а обширная деятельность, совершенная не для вечности, является пагубнейшею, безвозвратною потерею времени и всех средств, данных для спасения. Очень верно выражают свое обольщение люди века сего, обыкновенно называя смерть неожиданным, бедствием , в каком бы возрасте ни постигла она их родственников и друзей. И для дряхлого старца, обремененного летами и недугами, давно склонившегося во гроб, но не думавшего о смерти, удалявшего от себя всякое напоминание о ней, она – неожиданное бедствие. В полном смысле она – бедствие для всех, не приготовившихся к ней. Напротив того, блаженни раби тии, ихже пришед Господь обрящет бдящими [156] Ср.: Лк.13:37. , трезвящимися, правильно смотрящими на земную жизнь, помнящими смерть и готовящимися к ней, как к могущей прийти при всяком возрасте и при всяком состоянии здоровья. Надо совершать путь земного странствования с величайшим вниманием и бодрствованием над собою; надо совершать его, непрестанно взывая к Богу молитвою о помощи. Светильником нашим при путешествии да будет Евангелие, как воспел Давид: Светильник, ногама моима закон Твой, и свет стезям моим [157] Ср.: Пс.118:105. . Идем не только по тесному пути: идем ночью» [158] См.: 2Пет.1:19; Канонник, Молитва утренняя, 5. .