Лариса Шкатула - Казачья доля: воля-неволя

На самом деле врача, и так было написано в его паспорте, звали Мордухай, но станичники считали, что такое имя оскорбляет хорошего человека. А его фамилия – Гершензон – вообще трудно запоминалась.

А потом, когда казаки разобрались, какой ценный человек к ним прибился, ему разрешили переселиться в дом, который когда-то купила семья иногородних.

Правда, семья эта вскоре вымерла от неизвестной станичникам болезни. Но когда об этом сказали Ёсичу, он улыбнулся:

– Вэй, Бог не выдаст, свинья не съест!

Казаки любили отважных людей. И уважали тех, кто не боялся даже того, чего боялись они.

Атаман послал в домик двух женщин, которые со щелоком вымыли в нем не только полы, но и стены с потолком. Потом туда зашел священник и освятил домик.

Таким образом, Ёсич смог жить в своем теперь доме и не бояться каких-то темных сил, раз уж он не боялся болезней. Видно, он сам был таким хорошим врачом, что это болезни как раз боялись его.

Казаки верили, что всякая хворь вроде зверя, только простому человеку невидимого. Пристанет этот зверь к человеку, и ну его кусать, грызть без продыху. Только хороший врач этого зверя мог видеть. А Ёсич был хорошим врачом.

К осени станичники завезли в небольшой сарай рядом с домом врача камыш и кизяк, чтобы было, чем топить печку – самое ценное, что имелось в этом домишке. Сложенная когда-то хорошим мастером, она и до сих пор отлично держала тепло и требовала совсем немного топлива.

Считалось, что Ёсич взял домик в аренду у станичной казны. На срок… как решил атаман, пробурчав себе под нос, пока не помрет. Таким образом, домик превратился как бы в небольшую больницу на две комнаты. В первой на печке спал сам врач, а во второй – поставили четыре кровати, купленные на общественные средства. Сюда и привезли истекающего кровью Семена Гречко.

В забытьи ему снились кошмары: огромный волк склонялся над его кроватью, дыша почему-то карболкой. С потолка незнакомой ему хаты, в которой он вроде бы лежал, спускался на толстой паутине паук, какого он никогда прежде не видел: черный, с большими суставчатыми лапами, с клыкастой пастью… откуда у паука, пасть? – из которой капала ядовитая слюна…

Когда Семен в очередной раз пришел в сознание, то увидел себя и в самом деле лежащим в незнакомой хате и подле кровати заплаканную мать.

– Туча привез тебя к Ёсичу, – объяснила мать его удивленному взгляду. – Я, конечно, ругалась, почему не домой, но атаман мне сказал, благодари врача, у любого другого ты бы уже…

Мать судорожно всхлипнула.

– Зоя Григорьевна, ведь вы же сама целительница, – услышал Семен мужской голос и обернулся: так вот он какой, Ёсич! Обыкновенный мужик. Только глаза у него умные – будто все на свете знает, и от того ему грустно. – Разве вы не видите, что мальчику полегчало, синяки из-под глаз ушли, вон и румянец появляется.

За дверями кто-то чего-то требовал, и голос сестры Любы все требования перекрывал, как уверенный в своей правоте.

– А что там за шум? – спросил Семен, показав глазами на дверь и пытаясь украдкой пошевелить ногой – нога сразу отозвалась болью.

– Люба у двери сторожит. Доктор сказал, никого не пускать, да разве их удержишь. Там и Дмитро дожидается, пока в себя придешь, и Гришка за тебя переживает, и Туча. Атаман пригрозил его батогами на майдане высечь.

– Из-за моей ноги? – удивился Семен.

– Боятся, что ты хромым останешься. Одна надежда – у Ёсича руки золотые. Я гуся зарезала, ему принесла – не хотел брать. Да я и сама знаю, он тем, что станичники приносят, с бедняками делится. И пусть. Главное, человека отблагодарить.

Из соседней комнаты раздался все тот же голос.

– Отблагодарить! Кто вас просит благодарить? Мне Павлюченко оклад положил, как врачу… Что за люди упрямые, говоришь, говоришь… Помощник вон вчера деньги приносил, сразу за два месяца.

– А как же не благодарить, когда ты мне сына спас, любимого, – не согласилась Зоя Григорьевна.

– Зоя Григорьевна!

– Мама, – смутился Семка, заметив слезы в глазах матери, – ты опять?

– Вылитый дедушка, – Зоя Григорьевна против воли всхлипнула.

После матери сестра Любка забежала.

– Братику, ты уже совсем по-другому смотришься, а то как первый раз тебя увидели, мамка вся побелела, за сердце схватилась. Но Ёсич сказал, опасность миновала…

Она тронула за руку брата.

– Сем, ну ты как, голова кружится, или водички хочешь попить?.. Там к тебе Дмитро просится, пускать?

– Конечно, пускай, – оживился Семен, хотел даже привстать, но голова закружилась, и он опустился на подушки.

Люба запунцовела и кинулась к двери. Слышно было, как она с кем-то спорит и даже чуть ли не дерется.

– Сначала Митя, потом ты. Ой, как я испугалась! Тоже мне, Туча грозовая!

Друг вошел, окинул бледное лицо Семена.

– Говорят, крови с тебя не иначе ведро вылилось.

– Ведро, – рассмеялся Семен, – в человеке столько и крови нет, ведра.

– Ну, не знаю, девки наши говорят, ведро.

– Это кто – Танька с Марией?

– Они.

Так получалось, что друзья встречались с двумя подружками. Не то, чтобы у них серьезные намерения были, но на прогулки ходили вместе, могли пообниматься у ворот, а позволить себе что-то большее не могли – за девчатами догляд был строгий. Родители девушек уже приглядели им женихов, и вовсе не Семку с Митькой.

– Ах, да, – Дмитрий достал из полушубка небольшой кошель с мелкими деньгами и отсчитал Семену тридцать копеек. – Одного волка, говорят, ты пристрелил, а другого – напополам с Тучей.

– Так это он меня спас, выходит.

– Выходит, что Червонный. Он как чувствовал, за вами поскакал. Туча с волком боролся, кинжалом его резал, а Червонный ждать не стал, из винтовки долбанул. Может, он и Тучу спас. Говорят, волк был самый крупный из всех. Просто волчий богатырь… Бабы судачат, тот, кого волк покусает, может сам в волка превращаться. Так что, вас с Тучей нам нужно опасаться. Как оборотнями перекинетесь!

– Спаси, Христос! – Семен перекрестился. – Добрый ты, друг. Вон чего мне пожелал, чтобы я оборотнем стал?

– Так пошутил же я.

– Шути-шути, а я приду к тебе ночью и загрызу!

Друзья расхохотались. На молодых все заживает быстро.

Миновала зима, с метелями и морозами. Правда, Михаил Андреевич Гречко не давал сыну скучать. Точнее, не давало скучать их хозяйство. Десять лошадей присмотра требуют. Да и снег засыпал подворье так, что к амбару было не пройти. Мужчины поднимались чуть свет, отбрасывали снег, чистили конюшни, скалывали лед возле колодца.

На дворе стоял март, хотя снег еще лежал повсюду. Как будто весна побаивалась замерзнуть в зимних пределах и посылала приветы откуда-то издалека: то теплым ветерком дунет, то оттепель устроит, так что потом зима спешно наводит порядок, отчего с крыш свисают причудливые сосульки.