Олег Велесов - Лебедь Белая

– Ай, хорощ кон. Всаднык смел. Ай, смел! И мёртв.

Он вдруг выхватил топор из-за пояса и замахнулся. Улыбка превратилась в оскал, хохот в рык. Лезвие блеснуло ярким лучиком и замерло на половине пути…

Я не дёрнулся, даже в лице не поменялся. Убивать меня они не собирались, хоть и скользили жадными глазами по коню и сабле. При иных обстоятельствах и в ином месте живым мне от них не уйти. Ну да в ином месте я и приближаться бы к ним не стал. А сейчас они лишь силу показывали, игрались. Но не страх и не совесть удержали руку угра от удара. Не любит Благояр Вышезарович, когда в пределах его озорничают, особенно в виду теремов стольного града. Таковых озорников он велит славливать и тащить на правеж в княжескую усадьбу, и уже по делам его – наказание. И вот неотвратимость наказания подобных ватажников и сдерживает. А страха перед одиноким путником они никогда не испытывают, про совесть я вовсе молчу.

– Смел, – скривился угр. – Очен смел, – и махнул, словно отмахнулся. – Езжай.

Позади меня скрипнули несмазанные колёса. Огонёк развернулся вполоборота на звук. От города катила запряжённая гнедой парой телега. Она направлялась прямиком к лагерю, правил лошадьми плешивый дядька в длинной суконной рубахе. Возле первого шалаша он натянул поводья и протянул натужно: Тп-р-р-р-у-у… Спрыгнул на землю. Подошли ватажники, сняли с телеги корзины с едой, понесли к костру.

– Это ещё кто? – покосился на меня плешивый, и прошипел змеёю. – Нам здесь чужаки без надобности.

– О своих делах думай, купец, – ответили ему.

– Езжай! – уже громче повторил мне угр.

Я тронул Огонька пятками, и жеребец охотно потрусил по тропинке прочь от лагеря. Мне вдруг подумалось: какая судьба привела в Голунь эту ватагу? По виду такие же наёмники, как я. Дерутся за того, кто платит, делают, что говорят, и никаких вопросов не задают. Но почему-то складывается впечатление, что они не простые вои, а чистые бесы. Ведут себя так, будто за ними весь Нижний мир стоит. Знавал я подобных людей, им что взрослого, что ребёнка убить – без разницы. Бед творят не меряно, но и живут недолго.

Ну и Дажьбог с ними. У каждого человека своя нить, а для каждой нити – свой ножичек. Я подумал о них – и выбросил из головы. Мне теперь поторапливаться надо, взять посланцев Бояновых да бегом обратно в Голунь.

К селению Ерша я подъехал на третий день после полудня. Ещё издали я увидел поднимающийся в небо столб дыма – и сердце ёкнуло. Почувствовав запах гари, Огонёк заволновался, захрапел и заартачился. Я спрыгнул на землю, взял жеребца под уздцы. Медленно пошёл вперёд, прислушиваясь к каждому шороху, к дуновению ветра. Ладонь, словно в предчувствии беды, накрыла рукоять сабли и сжала её.

Однако дым сам по себе ещё ничего не значит. Взбрело, к примеру, в голову Ершу наготовить смолы, дабы днища рыбацких челнов промазать, ну и зажгли огонь. Осенний лов на носу, пора готовиться. А то ещё проще: развели ребятишки костёр на берегу, раков удумали сварить, а кто-то, проказник, сунул промасленной пакли – вот и закоптило в небо. Будет им ужо от родителей на орехи!

Но все эти отговорки-обманки облегчения не приносили, и сердце щемило по-прежнему. А если не смола, не раки… Я силился найти иные объяснения, чтоб, наконец, дать себе роздых и успокоиться, но на ум ничего успокоительного не шло.

Я завёл Огонька в талинник, стреножил. Достал из сумы последнюю краюху хлеба, посыпал обильно солью, протянул ему, сказал тихо в самое ухо: жди. Огонёк мотнул гривой, мол, не волнуйся, дождусь. Сдружились мы за эти дни, стали понимать друг друга с полуслова и с полужеста, жаль будет, когда насовсем расставаться придётся. Ну да то ещё не скоро, а пока я прокрался берегом ближе к селенью и выбрался к песчаному пляжику возле брода. Отсюда до оборонительного вала оставалось всего ничего, если и вправду кто напал, так увижу сразу. Я раздвинул ветки, выглянул.

Сомненья мои оправдались наполовину. В том смысле, что Ершов городок никто на копьё брать не собирался. Как я вначале и предположил, у водной кромки горел костёр, и несколько селян обжигали колья. На кой они им сдались – непонятно. Может, решили частокол обновить, может, ловушки на крупного зверя поставить. Тут же купались ребятишки, поодаль жёны бельё полоскали. Никакой опасности. Но выходить к ним я не спешил. Ближе ко мне возле перевёрнутых челнов я заметил движение. Человек. Он прикрыл плечи пучками травы, чтобы слиться в единое целое с берегом, и наблюдал за селянами. Оружья при нём я не увидел, а когда он чуть повернулся, разглядел на голове личину из мешковины с круглыми прорезями для глаз и рта.

Подсыл? Наворопник? Кого он выглядывает? Получается, не так уж я и обманывался, когда сабельку ладонью накрывал. Выявился-таки лихой умысел, не напрасно дым в небо потянуло. Ну да я таких злодеев головой о землю бить не гнушаюсь.

И тут я вспомнил себя. А сам-то кто? Вот так же смотрел я за Милославой, выжидая время схватить её. Несколько дней прятался в прибрежных кустах, кормил комаров, выслушивал лягушек. И личина на голове была такая же. Впрочем, за свои грехи я уже ответил. Приложило меня от всей души и по всем порядкам. Оправлюсь не скоро. Надо исправляться как-то.

Я пригнулся и стал пробираться к наворопнику. Тот меня не чуял. Казалось, за спину свою он не опасался. Я невольно подумал, что рядом другие злодеи прячутся, прикрывают его. Замер, приглядываясь. Когда я Милославу караулил, меня едва не вся наша ватага оберегала, чтоб ни со спины, ни с боков никто не зашёл. Крепко стереглись посожские радимичи, чужаков к себе просто так не пускали. Но здесь никого иных рядом не было. Я подождал немного и вновь пошёл вперёд.

Наворопник лежал на земле плашмя, и я просто прыгнул ему коленями на спину. Чуток поломаю – не страшно, будет в другой раз знать, как подглядывать. Если, конечно, другой раз для него наступит. Но уже в прыжке я понял: не успеваю! Наворопник меня всё же почуял. Может услышал, как травинка под ступнёй шелохнулась, или внутри что подсказало, но он вдруг извернулся и откатился в сторону. Мне тоже пришлось откатываться, потому что противник мой успел подняться раньше и уже целил ударить меня ногой. Я кувыркнулся вперёд через плечо и быстро вскочил. В лицо летел кулак. Такой удар, если пропустить, способен быка на колени поставить. Но я-то не бык, я стоять и смотреть не стану. Я шагнул вправо, встретил кулак ладонью, отвёл его в сторону и сам ударил наворопника вниз по рёбрам… Это я думал, что ударил! На самом деле место, где наворопник стоял, уже пустовало. Каким-то чудом он переместился мне за спину, и я снова кувыркнулся вперёд, чтобы избежать нового удара ногой.

Этот наворопник оказался не дурак подраться. Держался умело, уверенно, и хоть двигался не слишком быстро, противником оказался что надо. Давно я такого не встречал. Мы обменялись ещё несколькими ударами, каждый из которых ушёл в пустоту. Один раз мне удалось схватить его за ворот и потянуть на себя, но он легко освободился от захвата, пойдя противосолонь, отчего пальцы мои едва не хрустнули в суставах.