Екатерина Франк - Под флагом цвета крови и свободы

Во всем этом безумном угаре Эдвард, к своему удивлению – тем более что он не считал себя особенно сведущим в такого рода вещах – усматривал в плясках полупьяных моряков некоторые сразу узнаваемые элементы: кто-то представлял итальянскую гальярду, кто-то пародировал чопорный французский менуэт или бурре, а Рыжий Айк, стянув с себя тесный жилет и крепко подпоясавшись, к всеобщему восторгу окружающих столь мастерски исполнил бравую ирландскую джигу, что по окончании танца наливать ему поощрительный стакан отправился сам капитан Рэдфорд.

– Что, парень, не знал, как мы веселиться умеем? – бережно придерживая за плечи с трудом стоявшего на ногах Генри, посмеивался он. Юноша в ответ то утыкался ему лицом куда-то в шею, то поднимал сияющие глаза на яркую, но ни для кого не доступную Эрнесту, подбадривавшую все новых и новых плясунов – дополняя танец каждого из них собственными движениями и заказывая Макферсону и остальным подходящую музыку, она благоразумно держалась на расстоянии, не спускаясь со своих импровизированных подмостков:

– Вот уж точно, Джек! Эге, господин старпом, да вас уже ноги не держат, пора отправляться на покой, – отбивая в ладоши ритм очередной мелодии, весело советовала она. Фокс упрямо мотал головой:

– Я не… не хочу. Вы бы знали… Вы бы все знали, как я вас люблю… всех, всех люблю, и мне очень жаль… Так жаль, что я… Если бы я раньше с вами познакомился… – в его глазах блестели неподдельные слезы, человеку неподготовленного вполне способные оттолкнуть – но Рэдфорд лишь покрепче обнял юношу, а Эрнеста, наклонившись к ним обоим, ласково потрепала того по густым черным кудрям:

– И мы тебя тоже все любим, малыш. Иди-ка ты отдыхать, довольно с тебя на сегодня.

– Я не хочу, – снова помотал головой Генри, хватаясь было за ее плечо – но рука его сразу же соскользнула, а сам он совсем обмяк на руках у Рэдфорда. – А вы не потанцуете со мной? У меня… не очень получается, но я думал…

Эрнеста, быстро переглянувшись с капитаном, прижалась губами к взъерошенной макушке юноши:

– В другой раз, малыш, а то, боюсь, ты не удержишься на этакой верхотуре. Я уверена, что Джек не откажется показать тебе пару движений для этого случая, – она кивнула головой на освободившееся место перед столом. Рэдфорд кинул на нее убийственный взгляд, но тут же явственно усмехнулся такой идее, а Генри заулыбался:

– Мне нравится эта идея. Если только, Джек, я тебя не уроню…

– То ты определенно будешь не первым, кто сегодня упал во время танцев, – со смехом заверила его Эрнеста, подмигивая Рэдфорду. Тот перевел дыхание, еще раз расплылся в широкой улыбке и присвистнул:

– Эх, давненько же мне не приходилось этого делать! Ну, посмотрим, удастся ли нам выбраться отсюда с тем же набором пальцев на ногах, каким одарила нас природа, – обратился он к Генри, ловко и умело, будто юную девушку, обхватывая того за пояс, что сразу же оказалось встречено бурным хохотом матросов. Танцевал Фокс действительно неумело, с какой-то почти детской очаровательной неуклюжестью, вдобавок с непривычки с трудом держась на ногах от выпитого; но Рэдфорд, действительно то ли прежде знакомый с означенным искусством, то ли просто в силу своей природной ловкости, ухитрялся придавать их движению какое-то направление и форму, на взгляд Эдварда, более всего напоминавшую самый классический вальс, только в медленном темпе и начисто лишенный своей обычной воздушности за счет изысканных фигур. Однако на фоне исполняемого ранее это казалось более чем приличным танцем – и притом даже красивым; так что Эдвард не почувствовал сильного удивления, когда пираты встретили окончание этого выступления нестройными, но своей экспрессией не оставлявшими сомнений в их искренности аплодисментами.

– Здорово, – искренне заметила улыбающаяся, раскрасневшаяся Морено – словно ее саму только что кружили в танце сильные мужские руки. – Не теряешь хватку, Джек! А вы почему не танцуете, мистер Дойли?

Вопрос ее оказался столь внезапен, что Эдвард в первые несколько секунд даже не сообразил, что обращаются к нему.

– Мои умения в области танцев оставляют желать лучшего, – постарался нейтрально отговориться он. Морено понимающе усмехнулась:

– Неужели есть что-то, положенное вам по статусу, в чем вы недостаточно хороши? Я была о вас иного мнения, мистер Дойли, – она приглашающе обвела рукой стол, на котором все еще стояла без малейшей опаски. Эдвард усмехнулся, покачав головой:

– Он не выдержит нас обоих.

– Возможно, – пожала плечами Морено, обжигая его своим колдовским темным взглядом. – Тогда мы упадем с него вместе. Вас это пугает, мистер Дойли? – что-то было такое в ее тоне и особенно – где-то в глубине расширившихся черных зрачков – что ударило Эдварду в голову сильнее всякого алкоголя. Он не помнил, как это произошло – но через мгновение стол жалобно скрипнул под двойной тяжестью, а его собственные руки с внезапной, никогда прежде не свойственной ему вольностью обхватили тонкое, гибкое тело девушки. Наверняка Морено не составило бы никакого труда вывернуться из его тяжеловесных объятий – но она не сделала этого и даже не отвела глаза, а Дойли, распаленный такой безнаказанностью, еще ниже наклонился к ней, шепча в самое ухо:

– Еще никто в моей жизни не смел называть меня трусом.

– Я этого не говорила, – совершенно по–дьявольски усмехаясь ему в лицо, отозвалась Эрнеста. Первые несколько движений вышли у них синхронно, хотя и скорее по счастливой случайности – Эдвард привычно повел, даже не задумавшись о выборе танца, а ловкая девушка, вероятно, попросту с присущей ей молниеносностью уловила основной ритм; но уже спустя пару секунд Дойли осознал, что начал прежде искренне считавшуюся им самим слишком развязной, безмерно осуждаемую его прежними светскими знакомыми тарантеллу. И вторым, куда более поразительным открытием для него стало то, что он оказался не одинок в своем, наверное, все же слишком высоком для его нынешнего окружения порыве: Эрнесте, судя по всему, этот танец был неплохо знаком, а где-то через полминуты нашлась и музыка – причем начатая Макферсоном и дружно подхваченная остальными мелодия действительно отчетливо напоминала основной мотив тарантеллы.

Один раз под ними все–таки угрожающе скрипнул стол, чуть сдвинувшись к стене – когда Дойли, разойдясь, легко поднял свою партнершу в воздух и перекрутил через себя: но Морено лишь звонко рассмеялась в ответ на этот возмущенный протест старой мебели, а следом за ней улыбнулся и Эдвард – неожиданно искренне, без капли прежних сомнений и опасений. Так легко, так спокойно и весело ему не было уже очень давно – пожалуй, с самого дня окончания офицерской школы.