Екатерина Франк - Под флагом цвета крови и свободы

Если бы она смогла просто уйти, избежав двух этих бессмысленных разговоров! Чем она могла бы помочь тому мальчишке, Карлито? Ей ли не знать, что таких, как Морган – великое множество на любом судне, и что есть люди куда опаснее и страшнее его… И этот Дойли – ему-то, всегда глядевшему на нее, как на существо низшего порядка, какой резон был столь отчаянно цепляться за ее присутствие?

За долгие годы на корабле Морено привыкла общаться с мужчинами, как равная, а себя считать во всем подобной им. Все прочие отношения она пресекала на корню, разумно сознавая, что стоит изголодавшимся по женскому обществу пиратам вспомнить, что перед ними – девушка, почти такая же, как и те, что остались на берегу – и ничто, никакая защита и никакие предосторожности не спасут ее от бесконечного потока домогательств, унижений и издевательств. Что все может быть как-то иначе – даже не приходило ей в голову…

Эрнеста глухо засмеялась, еще сильнее сгорбившись над очередной кружкой. Нашла, о чем думать – теперь, когда уже все позади, а этого Дойли она наверняка даже больше никогда не увидит. Определенно, нужно пить меньше… или больше? В любом случае, пить еще надо.

К тому моменту, когда «Мертвая голова» неожиданно наполнилась приветственным гулом и полупьяные пираты, с трудом вставая со своих мест, принялись снимать шляпы перед возникшим на пороге Джоном Рэдфордом как хозяином острова, Эрнеста была уже в таком состоянии, что даже не забеспокоилась при его виде, а лишь флегматично принялась изучать его потемневшее еще больше от выпитого рома лицо и горящие уже откровенно полубезумным огнем глаза. И далеко не сразу она заметила что-то странное – сперва звук знакомого голоса, доносившийся из–под полей новой шляпы с огромным ярко–алым пером – а затем увидела и самого спутника Рэдфорда, которого он по–дружески обнимал за плечи, наливал ему и себе ром из одной бутылки и внимательно слушал его путанный, замысловатый рассказ – должно быть, Винченсо был уже достаточно навеселе, чтобы безо всякого стеснения сочинять на ходу…

– … а тех мятежников я, увы, вынужден был отдать на справедливый суд команды, хотя, видит Бог, мне было нелегко поступить так с бывшими друзьями, – прихлебывая ром, вещал тем временем Алигьери, не замечая, как в глубине одной из множества устремленных на него пар глаз медленно загорается пламя тяжелой, жгучей ненависти. – Однако, полагаю, вы, капитан Рэдфорд, должны меня понять – вы и сами известны своей справедливостью и неуклонным следованием законам. Кто бы их не нарушил – даже самый близкий вам человек… А в том, что доказательства вины моего старшего помощника Уильяма Катлера и его любовницы Эрнесты Морено были неоспоримы…

– Лжешь ты все! – внезапно раздался громкий и четкий женский голос. И столь уверенно, столь твердо и решительно он прозвучал, что людская толпа невольно расхлынулась в разные стороны, давая дорогу его обладательнице. Крепко сжимая в руке уже обнаженную саблю, Эрнеста Морено вышла вперед и выставила ее перед собой, направив сверкающее лезвие точно в сторону застывшего на месте и, казалось, окаменевшего Винченсо Алигьери. – Господом Богом, позволившим мне спастись с острова, на котором этот человек бросил меня и моего друга умирать от голода и ран, клянусь вам – он лжет!

Едва успел отзвучать гневный голос Эрнесты, как со своего места навстречу ей поднялся сам капитан Джон Рэдфорд.

– Что все это значит? – требовательно спросил он, пряча за негодованием собственное невольное удивление. – Даже если каким-то чудесным образом тебе удалось спастись с острова, на котором тебя оставила твоя команда – как ты посмела явиться сюда и обвинять во лжи своего капитана? Обвинений в сговоре с врагом с тебя еще никто не снимал!

– Значит, снимут сейчас, – сквозь зубы процедила Эрнеста, в упор глядя на своего бывшего капитана. – Винченсо Алигьери, ты сейчас не на своем корабле и не являешься единственным возможным судьей. А я обвиняю тебя в том, что ты, возжелав единоличной власти над командой, несправедливо обвинил меня и моего друга в сговоре с врагом, пытался без суда выбросить меня за борт, а когда Билл заступился за меня, выстрелил в него и завершил свою расправу, бросив нас на необитаемом острове – вопреки всем законам с одним пистолетом на двоих!

– И поэтому оттуда спасся только один из вас? – поднял бровь Винченсо. Эрнеста сверкнула глазами:

– Он умер от раны, которую ему нанес ты! Тому есть предостаточно свидетелей, и всем рты ты не заткнешь!..

– И кто же они? – властитель Меланетто потянулся за своей излюбленной трубкой. Морено, смертельно побледнев, закусила губу:

– Вся команда «Кобры»! Люди с «Пеликана», «Морского льва», с «Орла» и «Удачи» – они все здесь, и любой знает меня в лицо так же хорошо, как знал покойного Билла, – она обернулась, безошибочно указывая на каждого, чье имя называла: – Вот Эдмунд Гриффин, Одноглазый Робин и Рейли Легкая Рука – как вы думаете, кто привел этих троих на борт «Пеликана»? Кто сразу же дал им место в команде и равную долю с остальными? Тобиас Стивенс, я спрашиваю вас: кто спас вам жизнь во время абордажа, когда капитан вражеского судна уже занес саблю, чтобы раскроить вам череп? А кто голосовал первым за вас в тот день, когда вы были избраны квартирмейстером?..

– К чему сейчас говорить об этом? – слегка охрипшим голосом перебил ее Винченсо, предостерегающе–властным взгляд обводя собственную зашептавшуюся команду: в толпе матросов отчетливо послышался глухой и недовольный ропот, однако открыто высказываться никто не спешил. – Разве кто-то из названных тобой людей возразил против моего решения?

Эрнеста не ответила; прекрасные черные глаза ее с напряженным ожиданием впились в толпу бывших товарищей, на длинных ресницах блеснули слезы, и видно было даже, как под плотной тканью жилета и рубашкой бурно вздымалась высокая грудь.

– Неужели никто из вас не решится подтвердить, что он лжет? – тихим, яростным, вздрагивающим от с трудом подавляемых чувств голосом, в упор глядя на невольно опускавших глаза рослых мужчин, на голову или две выше нее, заговорила она. – Вспомните, сколько добра Билл сделал каждому из вас! Вы же знаете – вы отлично знаете, что для него интересы команды всегда были превыше всего остального… И хоть я и не понимала таких крайностей – но ведь и я тоже… тоже старалась заботиться о вас… и я… Скажите же что-нибудь! – Матросы, тяжело вздыхая, старались не смотреть ей в лицо.– Почему Билл – почему именно он оказался предан своими собственными… – Эрнеста умолкла и поднесла руку к мучительно искривившимся губам. Затем ее пальцы, дрогнув, поднялись выше, закрывая лицо.