Виктор Ремизов - Вечная мерзлота

Мужики опять его окружили.

Через некоторое время с борта «Полярного» стали спускаться люди с мешками за плечами. Отдали сети, веревок, несколько лопат, лом, два топора, ящик гвоздей. Оставили и еды.

Пошел снег, ветер менялся, заходил промозглый север, и на глазах становилось холоднее. На берегу поторапливались, закрывались от снега брезентом, дрова пилили и кололи, благо их по берегу было много. Фролыч вышел из своей каюты с чем-то замотанным в мешковину:

– Оставлю им, Сан Саныч, свою мелкашку? Все равно не стреляю, у тебя патрончиков нет лишней сотенки?

– Точно! Фролыч! Я свою тоже отдам, у меня хорошо пристреляна…

Сан Саныч собрал в каюте все, что нужно, и, замотав в ту же мешковину, понес на берег. Уполномоченный был у балка и там тоже командовал. Белов отдал оружие одному из стариков. Костры горели, мокрые дрова застилали дымом весь табор, на нескольких наспех сделанных очагах уже готовилась еда, молодая мамаша кормила грудью. Народу очень много, как они тут устроятся, непонятно, – Сан Саныч хмурый поднялся на борт.

Когда отходили, снег пошел гуще, косо летел, закручивался вихрями, подчеркивая неустроенность и абсурд происходящего. Кочегар Повелас, Николь, Климов с Померанцевым стояли на корме, курили, прикрываясь от снега.

– Это они какую-то пакость придумали, – рассуждал Климов о Турайкине, – затевают чего-то… У нас в Ухте одного такого же подсадили, и он давай молодых склонять к побегу. Подкармливал их, кому-то хорошую обувь достал… шесть человек собрал, и уплыли ночью на лодке. А утром их догнали на катере – четверых убили, двоих судили показательно… Опер орден получил за ликвидацию побега. Я потом эту утку подсадную в другом лагере встречал.

В Сопкарге взяли баржу, груженую бочками, и двинулись на другую сторону залива в Дорофеевский. Едва вышли из-за мыса, север надавил так, что Белов не решился идти в темноте. Вернулись за каргу, в глубину залива, встали под самый берег. Здесь почти не качало, из черноты тундры летел снег, и на корме быстро рос высокий белый сугроб. Все попрятались по каютам, разговаривали о доме, о близком конце навигации, Грач журил Егора, что тот отдал ссыльным бочонок отборной туруханской селедки. Йонас и Повелас кипятили чай в горячей кочегарке, разговаривали о земляках, как-то ютящихся теперь у костров, о Дорофеевском. Они везли большие металлические таблички с именами погибших родственников.

Николь с Сан Санычем лежали в темноте, только свет ламп на палубе, отражаясь от волн, попадал в иллюминатор, лампы качались, и свет в каюте был слабым, но живым. Ветер временами наваливался, как следует, гудел в снастях, чем-то мелко хлестал по корпусу, Николь прислушивалась и теснее прижималась к Сан Санычу.

– Я с тобой не боюсь, – шептала. – Я всегда здесь была одна…

– Чего не боишься?

– Мне кажется, ничего не боюсь, но, наверное, это неправда. Все говорят, что я смелая, а я очень несмелая трусиха.

Она замолчала, думала. Потрепала Сан Саныча за плечо:

– Грач опять сказал, что «лесные братья» враги… а для меня они герои! Они встали за свою свободу! Против огромной и сильной Красной армии! Их Родина маленькая… вам это смешно, но маленькая Литва – это их Родина! И они за нее сражались. Они такие же герои, как и русские партизаны! – Николь волновалась. – Я люблю русских солдат, они победили Гитлера и помогли освободить Францию от фашистов, я плакала за них, я молилась и желала им победы и удачи! Но почему сейчас они убивают тех, кто борется за свободу своей Родины?

Белов притянул ее к себе.

– Я тебя просил, не надо об этом…

– Французы, которые были в Сопротивлении и воевали с фашистами, герои! Это твои слова! Почему с прибалтами это не так?

– Немцы были захватчиками и агрессорами, а мы прибалтов освободили…

– От кого?!! – возмутилась Николь. – Освободили и повезли в свинских вагонах в Сибирь?! Я сама в них ехала!

– Тише, Николь, давай не будем… Опять поругаемся. Ну что мы все время? Я же не против.

Николь помолчала, вздохнула судорожно:

– Да-да, я не хочу, ты такой красивый, ты мой муж! Да?! У меня никогда не было мужа… Мне повезло, Господь занес меня в такие края, чтобы здесь наградить Сан Санычем Беловым!

– Не тебя, а меня он наградил!

– Тебя не за что! Ты просто жил, а я много-много терпела… я иногда не понимала, зачем терплю, и хотела убить себя. Я серьезно говорю! А теперь ясно – как бы еще я могла получить тебя! Мы ведь подходим друг другу, правда? Ты же видел нас в зеркало? У нас одинаковые глаза – карие… – она приподнялась над ним и попыталась рассмотреть его лицо. Поцеловала быстро и снова легла, прижавшись. – Не видно ничего! А ты рад, что мы встретились?

– Ты уже восемнадцать раз спрашивала… – улыбнулся Сан Саныч.

– Ты говорил, что все бы бросил ради меня. И даже свой пароход – это ты врал! А кстати, куда мы денемся осенью? Я где буду жить?

– В Игарке. Снимем комнату.

– Ты будешь разводиться?

– Что-нибудь придумаем, по работе могут быть сложности, я – кандидат в члены партии… – Сан Саныч невольно вздохнул, это была самая поганая тема. По мере приближения к Игарке он все чаще вспоминал лейтенанта госбезопасности.

– Ладно-ладно, это неважно, я могу жить, где угодно… лучше, конечно, вдвоем… а еще лучше втроем. Я такая дура, когда мы любим друг друга, я все время хочу твоего ребенка! Как сумасшедшая, только это в голове! У меня, кстати, два раза уже не было месячных…

– Да? И что? – повернул голову Сан Саныч.

– Испугался? Не знаю ничего, у меня так бывает. Когда нас везли в Сибирь, и потом, когда работали в лесу, у меня больше года ничего не было. И здесь, в Дорофеевском, когда привезли, я очень испугалась этой огромной тундры, и тоже долго не было. Может, и теперь… Я боялась уезжать из Дорофеевского, а теперь боюсь сходить на берег! Я же говорю – трусиха! – Она помолчала. – Знаешь, кого я боялась больше всего?

– Кого?

Николь молчала, закусив простынку.

– Николь! – Сан Саныч нашел в темноте ее лицо.

– Блатнячек в тюрьме! Даже сейчас страшно вспоминать о них! Я иногда глядела на этих женщин и девушек и думала, что это люди, которые попали в руки Сатаны. У них есть мозг людей, психика, чувства… но все их способности направлены на самое гадкое в человеке. Они ничего не стесняются! Избить, украсть, отнять… специально на чьи-то вещи нап и сать, тебе неприятно, прости, я нечаянно вспомнила. У всех на глазах любовью друг с другом занимались, девочек насиловали!

– Но ты же не сидела в тюрьме?

– Сидела, я была под следствием.

– Да? Ты не говорила…

– Я три месяца всего… это на Оби было, не хочу об этом. Я не пойду в Дорофеевский, ладно?

– Как хочешь, но ты не должна бояться. Ты законно работаешь на «Полярном».