Виктор Ремизов - Вечная мерзлота

– А она беременная?

– Нет, что ты! Я не знаю, у меня с ней ничего не было. С того лета, как мы с тобой встретились… – почти не соврал Сан Саныч.

Николь сидела, безвольно сложив руки на коленях. Клер трогала отца за щеку, ухо и губу, ей надоело, что на нее не обращают внимания, и она потянулась к матери. Николь взяла ее, машинально освободила грудь и дала девочке.

– Ты хочешь устроиться здесь на работу и жить с нами?

– Да.

– А тебя уволят?

– А почему нет?

– Не знаю… ты же говорил… – она недоверчиво покачала головой и тревожно осмотрела Сан Саныча. – А жить вместе разрешат?

– Да почему же нет?!

– Ты важный капитан, скоро станешь членом партии… Они знают, что я иностранка, а на иностранках нельзя жениться.

– По документам ты латышка, то есть советская гражданка! Все, не будем об этом, я уже приехал! Я здесь! – Сан Саныч хлопнул себя по голым ляжкам, он сидел в синих семейных трусах. – Три дня заслуженного отпуска – никуда не пойду! Будем гулять… в кино, в ресторан! У вас открыли ресторан?! С дочерью буду играть! Ну, ты рада?

Николь кивнула тревожно.

– Для начала я есть хочу! Вчера только обедал! – он похлопал себя по плоскому животу.

– Ой! – всполошилась Николь и повернулась в сторону коридора, – там у меня картошка тушится… с луком, как ты любишь!

Белов высунулся в коридор и вернулся с кастрюлей, заглянул в нее:

– Даже не начинала тушиться… ты забыла керосинку включить.

– Да? – удивилась Николь. – Ну ладно, есть яйца, давай яичницу? – она показала глазами на шкафчик, где хранились продукты. Клер, наевшись, засыпала у нее на руках.

Это были три прекрасных дня. Может быть, ворованное счастье самое сладкое? Встало настоящее бабье лето, с морозными утренниками, но теплыми, даже жаркими днями. Они гуляли, катались на лодочке и устроили пикник в лесу на берегу озера. Белов был заботлив, все время нянчился с Клер, которую вскоре начал звать Катей, они вообще очень подружились и вместе ползали по их шести квадратным метрам. Уже в первый день Клер на вопрос, где папа, оборачивалась на Сан Саныча, отчего тот делал Николь «значительные» глаза. Он избегал публичных мест, это Николь заметила, поэтому ни в кино, ни в ресторан они так и не сходили.

– Не хочу встречаться с товарищами, о работе спрашивать начнут… потом всё узнают, – ответил Сан Саныч на ее прямой вопрос. – Сходим еще в кино, зима длинная.

В понедельник Сан Саныч начистился и пошел в Управление.

Заместитель начальника Управления Николай Николаевич Кладько, на помощь которого очень рассчитывал капитан Белов, в Управлении больше не работал. Белов вышел покурить со знакомым диспетчером.

– Отказался дать катер начальнику Игарского отдела МГБ. С работы сняли и перевели куда-то… чуть ли не в штрафную? – одними губами объяснил диспетчер. – Начальник на ушах стоит, ни хрена не понимает, вся работа вверх дном, на Кладько все держалось…

– Старший лейтенант Квасов, – задумчиво произнес Белов.

– Кто?

– Начальник Игарского отдела МГБ!

– Ну да, он и был… А ты чего? «Полярный» вроде в низовья отправляли?

– Увольняться приехал, – к Белову приходила уверенность в правильности решения.

– Да ладно! – не поверил диспетчер. – Тебя к ордену, а ты увольняться…

– Перебьемся. Ухожу из пароходства.

– И Макаров знает?

– Нет, вот иду к твоему начальнику заявление писать, потом к Макарову. – Сан Саныч уверенно вошел в дверь.

Начальником ермаковского Управления был прикомандированный от пароходства Скворцов – пятидесятилетний дядька, юнцом пришедший в пароходство. Безликий и безвредный, сначала по комсомольской линии, потом по партийной двигавшийся карьерной лестницей. Судоводителем он был негодным, поэтому находились для него всякие-разные должности, на которых он сидел тихо. Успехов в работе не было, но и крупных проколов тоже. Он всегда хорошо знал линию партии, всегда занимал правильную позицию, никогда не перечил начальству и пил водку с кем надо и когда надо. Помалкивал и улыбался. И еще – состоял негласным осведомителем в органах госбезопасности. Так и двигался, тихо, но уверенно, серость и бесталанность компенсировались другими его «достоинствами». По окончании навигации он метил перейти на должность начальника Красноярского речного техникума, но тут с Кладько, который и вел всю напряженную работу Управления, случилось ЧП и забот очень прибавилось. И в этот крайне неподходящий момент явился Белов со своим заявлением.

За одно оставление судна капитана Белова нужно было сажать под арест. Но он был орденоносцем, отличником, рационализатором, а главное – любимчиком начальника пароходства. Скворцов не хотел выходить на Макарова с такими новостями. Он попытался выяснить у Белова, в чем дело, но Сан Саныч не стал распространяться: «Вы мой непосредственный начальник, подпишите и все! Хочу поменять профессию!»

Вечер, ночь и все утро промучился Скворцов с этой проблемой, жену извел сомнениями и решил позвонить старшему лейтенанту Квасову, который, это Скворцов хорошо знал, не любил Белова и собирал на него информацию. Квасов будто готов был к такому, перебил:

– Не подписывай ничего, в пароходство не сообщай!

И бросил трубку. После обеда пришла радиограмма из пароходства: Белову выносился строгий выговор с занесением в личное дело за самовольное оставление судна. Подпись Макарова. Вечером Скворцову позвонил Квасов. Пьяный и довольный:

– Значит так, завтра соберете партсобрание трудового коллектива. Тема – аморальное поведение кандидата в члены КПСС Белова А. А. Рекомендация – исключить из кандидатов! Но не сразу – пару недель помурыжьте! Сначала ваша парторганизация, потом передайте в вышестоящую, потом в Красноярск его вызовем! И от меня привет передай… – он задумался, – скажи ему так: товарищ Квасов так твою бабу запрячет – сам черт не найдет! Ну давай, пиши, если что! – последняя фраза была любимой шуткой лейтенанта. Он со всеми своими стукачами так шутил. Он их презирал.

Так быстро закончилось короткое счастье Белова с Николь. Его не уволили. Утром он уходил «по делам», только бы не видеть ее тревожных взглядов, и целый день болтался где-нибудь. Через два дня состоялось комсомольское собрание, на другой день собрали партколлектив Управления. Все всё понимали, но говорили то, что от них требовалось. Белов хмуро слушал, опустив голову, и думал: кому все это надо? Кто это придумал? Его возражений, что он любит, что у него ребенок, не слышали. Скворцов гневно жалел беременную жену, порицал – так и сказал! – разрушителя семьи. Казалось, он действительно верит в то, что произносит его бессовестный рот. Сан Саныч знал всех в этой партячейке. В пароходстве все друг про друга всё знают – кто и сколько раз был женат, даже кто с кем гуляет. Были среди партийных и серьезные капитаны. Эти сидели, помалкивая. Курили и смотрели в окно, но голосовали, как и все, не глядя на Сан Саныча, нехотя поднимали руки. Никто не воздержался. Белов перестал сопротивляться. Только на своем стоял твердо – уволюсь! На пароход больше не выйду!