Виктор Ремизов - Вечная мерзлота

Горчаков взял пачку и посмотрел на нее с вопросом.

– Дайте! Мне хочется сделать что-то такое, что делаете вы…

Горчаков достал папиросу. Фрося взяла, не зная, как с ней обращаться. Трогала пальцами.

– Влюбиться бы в такого, я не вас имею в виду, вы любите свою жену, это понятно. Но в такого же… Так и не пойму, что в вас хорошего? Вы ведь не мой герой, а вот… меня к вам тянет, не хочется расставаться.

– Бог с вами, Фрося, не выдумывайте из меня ничего…

– Но вы правы, я ведь тоже так считаю, человек должен жить достойно того, каким нас создал Господь. Быть мужественным, честным… добрым, конечно… все это очень трудно. Вы не стали работать в Норильске, чтобы иметь возможность оставаться таким.

– Каким?

– Честным.

Горчаков улыбнулся, забрал у Фроси так и не подкуренную папиросу и сладко зевнул:

– Вы очень славный человек, Фрося, вы намного мужественнее и честнее меня. Ей-богу!

Фрося молчала задумчиво.

– Как, кстати, называется книга, которую вы пишете?

Фрося все думала о чем-то, подняла на Горчакова умные и грустные глаза:

– «Сколько стоит человек».

В конце сентября капитану Белову с его «Полярным» опять выписали работу в Енисейском заливе. Он пошел в Управление, но начальник только руки развел и опасливо показал глазами на потолок – распоряжение пришло из Ермаковского управления речного транспорта. Это означало, что к Николь Сан Саныч уже никак не попадет в эту навигацию.

Он вернулся на буксир, посидел с Фролычем в своей каюте и в тот же вечер улетел в Ермаково на самолете. Старпом взял на себя командование буксиром и повел караван барж в Сопочную Каргу. В Управление ничего не сообщали – это было серьезное нарушение.

Николь уже спала. Проснулась от его прикосновения и не испугалась, а тут же села, стряхивая с себя сон, волосы поправляла и сурово вглядывалась в его лицо:

– Саша, Сашенька… – зашептала, наконец, хватая его за шею, – ты мне сейчас снился, я тебя видела… Саша, Сан Саныч мой прекрасный! Это ты!

Она обнимала, искала его губы, Сан Саныч встал на колени, обнял ее.

– Ты надолго?

– Я?! – глупо переспросил Сан Саныч, не зная, что сказать.

– Тихо! На сколько ты приехал? И «Полярный» здесь? Ребята? Видел, какую новую пристань для вас построили? Ты заберешь нас?

Сан Саныч весь полет придумывал ответы на эти вопросы и не придумал. Пока летел, ему нравился его безрассудный поступок, он чувствовал себя мужчиной, а увидев Николь, испугался.

– Завтра все расскажу. Как Клер?

– Клер – хорошо, но скажи – все в порядке? Ты надолго? Тебе дали развод?

– Все вопросы завтра, все расскажу, а сейчас спать, я зверски хочу спать!

– Спать хочешь?! – поразилась Николь.

– Да, а ты нет? Не соскучилась?

– Я – да, я тоже хочу с тобой спать, ой, Саша, мне щекотно, движок уже не работает, но у меня есть керосиновая лампа, давай зажжем, я тебя не помню! Вдруг это не ты? Ой, аккуратно, у меня до сих пор полно молока…

Утром проснулись, едва рассвело. Огромная палатка храпела, сопела и посвистывала мужскими и женскими носами сквозь брезентовые и фанерные стены, в соседней палатке кто-то гремел рукомойником. Сан Саныч открыл глаза – Николь прибиралась в комнате, прихорашивалась, заглядывая в небольшое круглое зеркало на столе. Клер спала все так же спокойно. Сан Саныч потянулся сладко и счастливо, взял Николь за локоть, и пока тянулся сам и тянул к ней руки, проснулся окончательно, словно и не спал.

Николь ничего не спрашивала. Улыбалась ему, строила глазки, убегала к своей керосинке. Сан Саныч закрыл глаза и даже отвернулся к стенке, накрывшись с головой. Нельзя было говорить ей ничего. По крайней мере не сейчас, завтра скажу или послезавтра… – так он думал, совершенно ничего не зная про себя. Одно было известно точно – капитан Белов сбежал со своего буксира, никого не поставив в известность, без каких-либо причин, которые можно было бы считать уважительными. Можно было пойти к врачу и вырвать зуб, но это можно было сделать и в Игарке. Единственной причиной могло быть то, что главное Управление речным транспортом Стройки-503 находилось в Ермаково. Он мог приехать сюда, чтобы написать заявление на увольнение. Это было глупо, с нарушением многих служебных инструкций – увольняться он должен был в пароходстве, к Стройке-503 он был только прикомандирован, но хоть что-то… Если бы он заявил об увольнении в Игарке, его бы не отпустили, и он не попал бы к Николь. Даже Фролыч с этим согласился.

Мука была еще и в том, что увольняться он совсем не хотел, замирал, прислушиваясь к Николь, и все не решался выбраться из-под одеяла.

Одеяло само поползло с него, Сан Саныч повернулся, все еще не решив, что говорить. На руках у Николь была Клер. В бело-розовых одежках, с завязочками и вышивкой, пухленькие ручки и ножки, щечки с ямочками… Николь отдала девочку в руки Сан Саныча. Он испуганно прижал ее к себе, почему-то казалось, что девочка должна выскользнуть и упасть. Он не дышал, и уронить боялся, и покрепче прижать не решался. Смотрел виновато на Николь, он думал сейчас о другом.

– Ты одичал без нас, а мы выросли! – рассмеялась Николь. – Улыбнись-ка папе! Да не бойся, держи хорошо, она не хрустальная!

Девочка, не испуганно, но и не понимая, вертела головкой с темными мамиными глазками и светленькими волосиками. Взгляд был очень осмысленный. Она вдруг остановилась на Сан Саныче, улыбнулась и осторожно потянулась рукой к его лицу. Попыталась схватить за щеку и еще больше развеселилась, повернулась к матери, будто приглашая ее тоже потрогать этого дядю. От нее пахло чем-то… Сан Саныч невольно принюхивался, это был особенный запах. Он скосил глаза на Николь. Та внимательно наблюдала за ними, улыбалась, и слезы катились из ее прекрасных глаз.

– Это моя дочь! – сказал вдруг Сан Саныч. – Вот! – и прижал еще крепче и даже коснулся губами головы Клер.

– Да поцелуй же ее, ты медведь, а не отец!

Сан Саныч опять осторожно коснулся губами головы и маленького уха Клер.

– Ты чего плачешь?

– Я не плачу! – не согласилась Николь, вытирая мокрые щеки. – Посидел бы здесь с мое…

Она обняла его вместе с дочерью, уткнулась в плечо, и плечи ее задрожали, она сильнее в него вцепилась:

– Не отпущу больше… – глухо зашептала, – я стала нервная, боюсь за тебя, за Клер, у меня кончаются силы… Ну, скажи теперь, надолго ты?

– Надолго, – уверенно вылетело у Сан Саныча, – увольняться приехал!

– Как? Почему?!

– Уволюсь из пароходства, устроюсь здесь, в Ермаково. Будем жить вместе, у нас Клер.

– А «Полярный»?

Белов помолчал, поморщился:

– Меня особый отдел не пускал в Ермаково…

– Почему? Я не понимаю… И развод не дали?

– Нет… жена написала заявление, что она беременная.