Виктор Ремизов - Вечная мерзлота

Доехали меньше чем за три часа. Дорога выползла из тайги, за кустами впереди показались серые деревенские дома.

– Тпрру! – Микола остановил лошадь перед спуском к ручью. – Всё, Битюжок…

– Что? – не поняла Ася.

– Речка Битюжок, вон Селиваниха за кустами, дальше не поеду, сани мочить неохота, дойдете.

Разобрали вещмешки, благодарили, Ася на всякий случай спросила, не может ли он за плату подвезти их до следующей деревни, но он отказался и стал разворачиваться. Лошадь задирала морду, перебирала ногами, полозья скрипели…

– А к кому посоветуете обратиться, кто может подвезти? – заторопилась спросить Ася.

– Да стучитесь, у кого сено во дворе. Где сено, там и конь. Нно-о-о, пошла! – не оборачиваясь, и не попрощавшись, Микола поехал обратно.

Они надели свои ноши и зашагали к деревне.

– Если с такой скоростью будем перемещаться, через две недели будем в Ермаково. – Коля шагал первым, говорил бодро. – Ты как, Севка? Могу твой вещмешок взять…

– Я сам, – Сева не успевал за ним, оборачивался на мать.

– Не торопись, Коля, сегодня вряд ли кто-то повезет, скоро темно.

– Лошадь идет со скоростью человека, около четырех километров в час, – продолжил считать Коля, – до Якутóв двадцать километров, потом деревня Анг у тиха, до нее тридцать километров, если бы была палатка, мы могли бы ночевать в тайге, тогда можно было идти пешком. Скорость та же!

Началась деревня, за высокими глухими заборами забрехали собаки. Избы были темные, невысокие, с небольшими окнами. Ася выбрала дом с просторным двором, где за постройками виднелся высокий стог сена. Подошла к глухим воротам в бревенчатых заплотах и, явно стесняясь, постучала. Собака заливалась яростным лаем. Никого не было. Постучал Коля, попытался приоткрыть калитку.

– Кто там? – раздался недовольный возглас, калитка открылась и из нее высунулась невысокая и крепкая молодая женщина. – Чего надо?

– Вы извините, мы хотели… – замялась Ася.

– Откуда идешь-то? – в круглых глазах женщины доброты не прибавилось, но появилось любопытство к посторонним.

– Мы из Туруханска.

– И кто нужен?

– Видите ли, мы идем в Ермаково… это далеко, мы хотели нанять лошадь, не подскажете, кто бы мог нас отвезти? За плату, конечно…

– Где же это, Ермаково, не слыхивала…

– Сто шестьдесят километров отсюда, – подсказал Коля.

– Да кто же повезет?! Не-е, мой не повезет в такую даль. И никто не повезет, у вас что же, денег мешок? Ссыльные, что ли?

– Мы не ссыльные, у нас отец в Ермаково работает! – Сева произнес это очень твердо и серьезно. – Мы на пароходе не доплыли и идем к нему пешком.

Ася испуганно взяла Севу за плечо, но тут же подумала, что сейчас это можно было сказать.

– А переночевать у вас нельзя? Мы заплатим…

– Нюрка! Иди забери подойник! Подоила! – раздалось откуда-то из глубины двора.

– Не-е, у нас нельзя, самим тесно, – женщина еще что-то хотела спросить, но не спросила, стала закрывать калитку.

– Не подскажете, к кому можно было бы…

– Не знаю, идите! – с другой стороны ворот громыхнул засов и опять залаяла собака.

В Селиванихе было полтора десятка дворов, они стучались, но никто не пустил. Ася в отчаянии стояла возле очередного дома, где им только что отказали. До конца деревни оставалось еще два двора, они выглядели как нежилые. Ася думала, как они пойдут обратно в Туруханск и что делать потом. Коля побежал к оставшимся дворам, и в ближайшем их пустили.

Избенка была совсем низенькая, Ася стояла, касаясь головой потолка, в ней жили двое стариков. Дед был полоумный и глуховатый, старуха молчаливо и как будто сердито пихала ухватом чугунок в печь. Рыба в нем была явно несвежая, нехороший запах стоял на всю избу. Ася пригляделась к темноте избы. Она была такая маленькая, что им и правда некуда было устроиться. Стол, лавка, большой сундук и рукомойник с переполненной деревянной бадьей под ним, печь занимала почти половину дома. Ася с детьми встали у двери, не снимая своих вещмешков. Впятером в избе было не повернуться.

– Раздевайтесь, сядем вот тут, нам больше некуда… – зашептала Ася, показывая на угол у двери. – У кого хлеб?

– У меня! – Сева спокойно снимал мешок, его не смущали ни запахи, ни теснота.

Она достала хлеб, и еще мешочек. Положила на стол:

– Вот, бабушка, тут пшено, можно кашу сварить.

Старуха недоверчиво залезла в пшено корявыми пальцами и стала доставать чугунок из печи. Всыпала туда три горсти. Чугунок опять принес тяжеловатый запах подтухшей соленой рыбы и Асе стало жалко испорченного пшена.

– Иди луку принеси! – закричала старуха громко в самое ухо старику.

– Ай? – не понял дед.

– Луку притарань, глушня! – беззлобно подпихнула его к двери.

Дед ушел.

– Не стойте, чай, – кивнула на лавку. Пшено и хлеб явно смягчили старуху. – Далеко идете-то, горемычные?

– В Ермаково, бабушка.

– В Ермаки, получается… – машинально повторила старуха и внимательно посмотрела на Асю. Взгляд ее не был ни слишком стар, ни полоумен, как у старика. – Однако далеко туда, девка!

– Доберемся. Может, кто-то подвезет?

– Кто теперь подвезет? Коней-то всех сожрали…

Дед принес несколько луковиц, они были с присохшей землей, бабка обстучала их ножом прямо под ноги, пол был земляной, и стала чистить.

– А вы вдвоем живете? – Сева снял запотевшие очки. Прищурившись, внимательно наблюдал за работой старухи.

– Вдвоем. Отец это мой. Я бы уехала, да его не бросишь. Мы раньше чисто жили, а теперь так вот… Огородом да речкой кормимся… а с огорода налог. Три дня назад воз картошки у нас увезли, суки поганые. Хорошо, лук не нашарили.

Она покрошила лук, всыпала его в чугунок. Присела к краю стола и стала вертеть самокрутку. Потом еще одну. Прикурила обе, себе и старику. В избе стало не продохнуть, старуха увидела это, приоткрыла дверь. Это была странная женщина, говорила вполне по-деревенски, но и лагерный жаргон проскакивал. Видно было, что и другую жизнь она знала.

– Ты, девка, в Якутах осторожней, там сейчас командировку огородили – то ли лес валят, то ли рыбу ловят… попадешь к зэкам в лапы, так откатают, живой не уйдешь. Мужичье в лагере хуже зверей, в Якутах из-за них ночевать никто не пустит. – Она опять о чем-то соображала, потягивала мелко из самокрутки. – Зверосовхоз в Ангутихе был, из Якутов к ним рыбу могут возить, тогда, может, и доберетесь… А до Ермаков и не знаю как, там далеко! Трудненько придется. – Она прищурилась на примолкших мальчишек. – Сидели бы в Турухане.

– Мам, мы пойдем погуляем немножко? – спросил Коля.

– А? Да, хорошо, я с вами…

– Недолго, баланда скоро готова будет. Похлебаете горячего.

Они вышли и направились к остывающему Енисею. Просторно, широко было, особенно после тесной избы. Небо за рекой пылало розово-красным, все невольно залюбовались. Перевернутые лодки на берегу, штабеля бревен, стога сена – все было укрыто, как будто специально обрисовано снегом, и на всем этом, замершем и спокойном, на чистых белоснежных берегах отражалось мягкое вечернее зарево. Только зимняя вода реки поблескивала темно и неуютно.