Виктор Ремизов - Вечная мерзлота

– По какому праву у вас мои письма?! Это нарушение закона! – наседала Николь. – Мне что, запрещена переписка?

Комендант хмурился, чувствуя свою оплошку.

– Ты горлом не бери! Была команда! – он ткнул пальцем в потолок. – Я – человек маленький!

– И куда вы их? – пытала Николь.

– Иди отседа! Здесь я задаю вопросы! А то рапóрт на тебя составлю! – он так громко топнул деревянной культей, что Николь попятилась к двери.

– Отдайте мне письма! – попросила уже потише.

– Так, стой! Тебе еще анкету надо! – он сунулся в стол и достал анкету. – Завтра принесешь заполненную! Ступай домой!

Рапорт он, конечно, писать не стал, с него бы и спросили, а вот чекушку из-за сейфа достал. Дрожащей рукой налил почти полный стакан и тут же выпил. Огурцом захрустел. Сам думал о человеческой несправедливости. Ведь он этой засранке с ее ребятишками помогал, как мог, а она вон чего! Георгий Емельяныч долил остатки водки в стакан…

Николь сидела дома над анкетой. Она была отпечатана на машинке и очень странная. Речь в ней шла о Франции, и она сразу поняла, что это имеет отношение к Сан Санычу. Никто больше десяти лет не вспоминал о ее французском языке. В голову нечаянно забредали мысли о французском посольстве, которое могло ее разыскивать… но она тут же морщилась от глупых выдумок – кто мог искать ее здесь? Дело было в Белове, это значило, что следствие еще идет и его обвиняют в связях с иностранкой.

Она покормила Сашу, потом сцеживала лишнее молоко, укладывала Катю и думала, думала. Она не знала, что делать. Не было бы Сан Саныча, она, конечно, заявила бы, что француженка, и ее могли отправить во Францию. Николь застывала от такой мысли. Такие примеры бывали. Поляков во время войны, не всех, но очень многих, выпустили из лагерей. Французы воевали против фашистов, французы были союзниками… Это были старые мысли, они очень терзали сердце, особенно сразу после войны. Тогда и Франция снилась каждую ночь…

Анкета была с какой-то хитростью. Знаете ли вы французский язык? Учились ли когда-либо во Франции? Где? Опишите учебное заведение… Такие вопросы не могли задаваться всем, их кто-то придумал специально для Николь. Временами ей казалось, что Сан Саныч зачем-то рассказал о ней, а его показания проверяют таким образом. Но зачем ему было рассказывать, если за это грозил срок? Может быть, он так пытался отправить ее во Францию?

Гадать было бессмысленно. Николь не знала, что с ним, ясно было только, что он не на воле. Она вспоминала его «попытку» сотрудничать с органами… это только запутывало. Она еще раз перечитала странную анкету и решительно взялась за карандаш.

Не говорю.

Не жила.

Не училась.

Родилась в Латвии…

Она не верила бесчеловечной власти коммунистов. Судьбу Сан Саныча и ее детей могли решить, как взбредет в чью-то больную голову. Так же десять лет назад они решили ее судьбу.

Следующие письма в Ермаково и Дорофеевский со своего адреса отправила Зинаида Марковна. Была уже середина августа, ответа можно было ждать только в сентябре. И Николь была трусливо рада этой отсрочке.

Она не ждала хороших новостей.

Сан Саныч сам стоял за штурвалом «Полярного». Живой-здоровый, только беззубый, когда улыбался, и с неотросшими волосами. «Отрабатывал неотбытый срок наказания на предприятиях Строительства-503». Так значилось в его документах.

За кормой буксира тащились две баржонки корпусом. Шли из Ермаково в Дудинку, потом дальше – в заливе была работа с рыбаками. Как и в сорок девятом, когда познакомился с Николь. Он невольно вспоминал то счастливое беззаботное время, полный невод, чайки весело орали и воровали рыбу, а Николь ходила голыми ногами в холодной воде и улыбалась…

– Сан Саныч! – в рубку заглянул Егор Болдырев. – Левее возьмите! Как раз бакен снесем!

Белов очнулся, стал перекладывать штурвал, солнце слепило так же, как и тогда.

– Иди встань! – приказал и вышел из рубки.

Было еще рано, но пекло уже изрядно, двери были открыты для сквозняка, коричнево-желтые пауты [145] Пауты – оводы. залетали стремительно и ползали по стеклам. Егор встал к штурвалу, подруливал, оборачиваясь на баржи за кормой. Папиросу подкурил. Егору исполнилось девятнадцать, он курил уже никого не стесняясь, был ростом с высокого Белова, но шире в кости и выглядел крепче. Егор был уже не боцманом, Белов попросил в отделе кадров назначить его вместо Фролыча. Это было нарушением, на старшего помощника Егору не доставало ни опыта, ни квалификации, но командного состава не хватало – на Енисей каждый год приходили суда с материка, и трофейные немецкие, и новые, свои.

От прошлогодней команды осталось совсем немного – Померанцев, Климов да Егор. Остальных набрали заново. Кочегарами работали два тихих, исполнительных поволжских немца, один был родом из Маркса, другой из Энгельса, так их и звали за глаза – Маркс и Энгельс. На камбузе гремела посудой круглозадая и белолицая украинка откуда-то «с-под Одессы», она приворовывала, считая, что имеет на это полное поварское право, а может просто привыкла, и под кроватью у нее скопились такие запасы, что пихать было некуда… но готовила очень вкусно.

Белов встал за рубкой, здесь не было ветра, на солнце грелся. После седого карьерного холода весь его организм постоянно мерз. Почти два месяца он искал Николь и за это время ни откуда не возникло ни одной весточки – у них было полно знакомых, и все это можно было… В голову лезли страшные мысли, в которых были то овчарки, то ледяная енисейская вода… Он злился на себя до хруста в челюстях, гнал из головы дурное, но ему мнилось и мнилось самое плохое.

Пережитые им осень, зима и весна грубо и очень понятно объяснили, что в их жизни могло быть все, что угодно. Николь могли изнасиловать урки на этапе, могли взять органы и делать с ней, все, что им захочется… а потом посадить или, как ссыльную, загнать с ребенком на дальнюю рыболовецкую факторию, как тех несчастных на Сарихе.

Сан Саныч уже наделал ошибок и потерял кучу времени. В июне, по горячим следам, он как безумный метался по енисейским поселкам и ждал, что сейчас, вот сейчас их увидит… Беда была в том, что горячка эта не прошла, он и теперь сходил на каждой пристани. Он не знал, как еще ему искать. На официальные запросы он не имел права.

Он очень надеялся на Дорофеевский – там его могло ждать письмо. Он написал Герте, но ответа пока не получил, письма по заливу шли с оказией. Теперь же, через неделю-другую, он сам должен был прийти в Дорофеевский. Белов глянул по берегам, они подходили к Игарке.

В городе ничего не изменилось. Он обошел всех знакомых, Николь никто не видел, она никому не писала.

Утром следующего дня «Полярный» зацепил баржи с пустыми бочками и солью и заторопился вниз. Сан Саныч останавливался везде, где и не надо было – в Усть-порту, в Казанцево, в Карауле – и везде сходил. Ссыльных было так много, что он искал иголку в стогу сена. Николь с Катей могли быть на любой крохотной фактории.