Виктор Ремизов - Вечная мерзлота

Пирс был крепкий, устроенный на мощных бревнах. Деревянный настил от него вел к двум разделочным сараям. Дальше, чуть в горку, вросли в мох бревенчатый барак и несколько небольших домиков. Возле одного из них стоял трактор.

«Полярного» ждали, из приведенной баржи загремели по трапам пустые деревянные бочки, в обратную сторону тяжело покатили бочки с соленой рыбой. Сиг, чир, муксун, омуль, ряпушка – было написано мелом на крышках. Следом за «Полярным» подошел небольшой сейнер. С него прямо на пирс выгрузили лебедкой четырех белух.

Полярные дельфины лежали большие, неправдоподобно белые и неподвижные. Мужики наводили ножи, присаживались к животным. Женщины несли соль в мешках. Все были веселые, смеялись, обсуждали что-то оживленно. Немецкая речь мешалась с русской. В бригаде, работавшей в поселке, в основном были немцы.

– Ветер помог, – закуривал с товарищами довольный капитан сейнера. Из уважения к Белову он говорил по-русски. – Косяк селедки к берегу придавило, ну и эти тут!

– Не рвут сети? – Белову было жаль дельфинов, он всегда радовался, встречая их.

– Веревочные рвут, металлическими ловим…

– На зверофермы?

– Ну. Но и сало у них хорошее, вкусное! – капитан что-то изучал на горизонте. – Всё. Север заворачивает. Надолго теперь.

– Я-то не успею уйти? – спросил Белов, он должен был ждать, когда разделают белух.

– К Илье-пророку зайди, – капитан кивнул на отдельный домик, – он скажет.

Мужики вспарывали прочную кожу и отворачивали толстый, в ладонь толщиной слой сала. Укладывали пластами, что получше в ящики, остальное в бочки. Пересыпали солью. Ветер усиливался, продувал одежду, Сан Саныч пошел на берег, поглядывая, как ведет себя «Полярный». За островом качало не сильно. Вся команда осталась на борту, он приплыл на шлюпке с одним кочегаром-немцем, у которого здесь были земляки.

Это была обычная бревенчатая избушка, с единственным окном на залив. Пожилой мужчина сидел в полутьме за столом и курил папиросу. Печка была открыта, трещала, подванивала дымом и освещала жилище красноватыми отблесками.

– Здравствуйте! – Сан Саныч вошел, снимая шапку.

– Здравствуйте! – ответил хозяин негромко и хрипловато.

Стол, умывальник, топчан, карабин на стене – все обычное, только радиоприемник большой и иностранной марки. Передавали музыку. Чайник на печке ожил и начинал подбрасывать крышку. Хозяин встал, неторопливо всыпал в заварник изрядную горсть и залил кипятком. Он делал все сосредоточенно, будто думал о чем-то и не хотел прерывать этих дум.

– Капитан «Полярного» Белов, – представился Сан Саныч.

– Григорий. Раздевайтесь, если хотите.

На удаленных, затерянных в море точках люди всегда бывали рады гостям, разговаривали, расспрашивали… Этот вел себя, словно вчера виделись.

– Я ненадолго. Прогноз не передавали? – Белов расстегнул фуфайку.

– Два дня будет север до двадцати метров, потом юг зайдет, – Григорий разлил в две кружки крепчайший чай и тут же, обжигаясь, с явным удовольствием потянул из своей.

– Новых ссыльных давно сюда не завозили? – Сан Саныч спросил и почувствовал, как заволновалось сердце.

– Кого ищете?

– Женщину… темненькую, с ребенком, она беременная, но могла уже родить.

– Не было.

На лбу, под глазами, на щеках пожилого дядьки застыли глубокие морщины. Это было уверенное и невозмутимое лицо много видевшего человека. Музыка кончилась, он внимательнее посмотрел на Белова. Ветер за стенами выл и дребезжал стеклом. Снаружи темнело, огонь в печке становился ярче.

– Сначала меня арестовали, потом ее с дочкой увезли… – Сан Саныч достал папиросы.

– Недолго они вас… – Григорий прищурился, словно изучал следы лагеря на лице Белова, но думал о чем-то своем. Взгляд был все такой же спокойный, этот Григорий чем-то сильно напоминал Горчакова.

– Восемь месяцев… – Сан Саныч задумался, долго это или недолго.

Григорий молчал, потягивал из кружки, папиросу подкурил. По стенам зашуршало, а выть стало тише. Над ледяным морем полетел снег. Белов вышел на улицу, разглядел «Полярный» на рейде, его слегка развернуло, но якоря держали. Несколько лаек забились от ветра под дом и с любопытством посматривали на незнакомца. Сан Саныч вернулся в тепло. Григорий сидел в той же позе и смотрел на волны, едва уже различимые в темноте.

– Вы начальник… пристани? – с сомнением спросил Сан Саныч.

– Я – начальник местных небес… – поднял бровь хозяин домика, – слушаю, как дышит океан, и брешу людям о ветре, дожде и снеге. Я не виноват, что они верят…

– Так это вы Илья-пророк?! – оживился Сан Саныч.

Григорий не реагировал, крутил ручку приемника, снова зазвучала классическая музыка. Он прислушался, как будто знал того, кто играет, и закурил новую папиросу.

Сан Саныч слышал об этом чудаке, проводящем долгие зимы в полном одиночестве. Знакомые метеорологи на Диксоне говорили, что он великий предсказатель и у них постоянно запрашивают его прогнозы из Москвы. Температуру воздуха и силу ветра он определял без приборов, не выходя на улицу. Уверяли, что Илья-пророк точно определял погоду в Лондоне или Париже на неделю вперед.

И вот Белов сидел с этим почти стариком, и он его завораживал своим умным и спокойным до безразличия лицом, загадочными фразами, а еще больше молчанием. Казалось, этот человек что-то ему скажет. Злой ветер тундры привычно выл за окном.

– Не одиноко вам здесь? Зима длинная…

– Одиноко бывает, когда предают. Когда ты один, это невозможно. – Григорий замолчал, закрыл глаза, потом повернулся, вглядываясь в Сан Саныча. – Вы недавно остро чувствовали предательство людей, поэтому вам одиноко…

Белов молча курил. Григорий говорил о том, что очень его волновало, но было так глубоко, что Сан Санычу было странно слышать это от постороннего человека.

– У вас глаза наполнены тоской, вы кое-что поняли в этом мире, но не берите на себя лишнего. В жизни нет ничего обязательного. Даже то, что мы околеем, и то весьма приблизительно. Уйдем и все! Он прекратит наши муки, мы отряхнемся от пыли земной и станем наконец свободными. И нам это совсем ничего не будет стоить.

Григорий говорил негромко, глядя в окно, за которым уже ничего не было, кроме воющей тьмы. Попыхивал дымом крепкого табака и словно сам с собой разговаривал.

– Сможем слышать совершенную музыку, легко перемещаться в сокровенных, скрытых от нас пространствах, о которых только подозреваем. И радоваться Его присутствию, то есть свершившемуся, наконец, нашему совершенству… Он будет везде! – Григорий помолчал, покуривая. – Вы это знаете, вам это могло сниться в лагере, когда сильно голодали.

Сан Саныч помнил такие сны. Он просыпался среди них и не чувствовал ни голода, ни усталости, ни страха. Хотелось уснуть и не проснуться, и в этом не было трусости или предательства.