Виктор Ремизов - Вечная мерзлота

Сан Саныч вливал в себя спирт, почти не закусывал и почти не пьянел. Сна не было, лежал, глядя в потолок, или курил, безразлично изучая пол под ногами. В душе, как в паровом котле, подымалось много вопросов. К себе в основном… один другого горше и страшнее. Временами совершенно ясно было, что он больше никогда не увидит Николь… Далее следовала серая пустота. Он снова разводил спирт и пил его теплым, не закусывая совсем… Так и заснул за столом и спал до Ермаково.

На подходе к столице Строительства-503 в каюту зашел Померанцев. Растряс, поговорил о чем-то, забрал банку с остатками спирта. Сан Саныч сходил в душ, вернулся в каюту и глянул в зеркало. Какой-то незнакомый, небритый человек с ввалившимися глазами смотрел, не мигая. Он отвернулся и стал одеваться, ему все равно было. Нет уже никакого капитана Белова! Осужденный за воровство дешевый фраерок должен был доделать кое-какие дела на этой земле. Он сунул папиросу в рот и загремел посудой – не осталось ли где выпивки… Со стены упал портрет Сталина. Стекло треснуло. Сан Саныч взял его в руки и сел на кровать. Николь не любила Сталина – «рябой, хитрый и такой неумный, зачем он у нас в каюте?». Сан Саныч смотрел не на Сталина, но на девочку в его руках… он не помнил, как выглядит его Катя. Он завернул портрет в газету и сунул в ящик под кровать.

В дверь каюты постучали:

– Товарищ капитан! – раздался незнакомый женский голос. – Можно?

– Сейчас! – Сан Саныч нахмурился недовольно, надел брюки. – Кто там?

– Это я, Сан Саныч, вы меня не помните? Я Аля Сухова, мы с Николь вместе в больнице работали. Здравствуйте, можно мне?

– Заходите! – Сан Саныч застегивал рубашку, не узнавая своего голоса. В похмельной башке застучало, она ничего не соображала, срочно нужны были сто грамм.

Аля встала в дверях каюты. Достала из сумочки конверт.

– Вам письмо от Николь… – шепнула.

Сан Саныча будто током прожгло, в голове застучало еще сильнее. Он взял конверт и, забыв о девушке, сел на кровать. Весь организм ходил ходуном, надо было вскрыть, но он не знал чем, почерк на обратном адресе был незнакомый. Он недовольно и растерянно посмотрел на Алю.

– От нее, от нее, – кивнула Аля. – Оно у меня уже две недели лежит, вас не было… Хотите ей ответ написать, я подожду, если недолго.

Сан Саныч смотрел на нее, как баран.

– От вас ей нельзя получать письма, поэтому я от себя отправлю, – объясняла Аля. – Она мне написала, что за ней следят…

Девушка была свеженькая с утреннего сентябрьского морозца, в каюте зверски пахло перегаром. Сан Саныч открыл иллюминатор.

– Извините, – кивнул согласно и вскрыл конверт ножом.

Это был ее почерк. Не очень ровный и без наклона. У Сан Саныча в горле что-то застряло.

– Я подожду наверху. Можно по палубе погулять?

Сан Саныч только кивнул, он уже читал.

«Дорогой мой Саша, как же мне хочется, чтобы это письмо попало к тебе! Это будет так много значить! Я уже девять месяцев не знаю, что с тобой. Пишу в Ермаково, но ты можешь быть где угодно. В тюрьме, в лагере… это не важно, главное, чтобы ты был жив, чтобы взял в руки этот листок и ответил мне!

У нас все неплохо. Нашего сына зовут Сан Саныч. Не оригинально, конечно, но мне не с кем было это обсудить. Он родился восьмого августа. Четыре с половиной килограмма. Ест отлично, то есть пьет. Катя тоже в порядке. Веселая “болтушка”. Пытается говорить, но кроме меня ее никто не понимает. У меня появились хорошие знакомые. Живем на квартире, село большое и богатое. Много очень дешевых овощей, а для детей хороший климат. Все это на берегу Енисея, по которому ходят пароходы! И недалеко от Минусинска.

Все. Когда ты ответишь, напишу огромное письмо на сто страниц!

Буду молиться и молиться (я и так все время молюсь), чтобы ты получил это письмо. Или хотя бы был жив! Твоя Николь».

Ком в горле Сан Саныча превратился в сук. Он еле держался, боясь, что вернется Аля. Мотал мутной головой, стиснув зубы. Он не понимал, почему так коротко, перечитал еще раз.

– Сан Саныч, у меня буквально пять минут, я на работу шла и увидела, что подходит «Полярный»! Если хотите, я вечером зайду, а завтра отправлю?! – Аля осторожно спускалась по тесным ступенькам.

– Нет-нет, я сейчас. Надо срочно, отправьте самым срочным. Авиа! Я только напишу, что я здесь… – он выдрал лист из какой-то тетради и стал быстро писать.

«Здравствуй Николь!

Меня нашла твоя подруга Аля, и я узнал твой адрес. Не верю в это…»

Когда Аля ушла, он вышел покурить. Разгружали баржи, которые привел «Полярный», веселые зэки катали по трапам тяжелые бочки с омулем и селедкой. Померанцев с бумагами в руках негромко и твердо препирался с крепким мужиком в серой телогрейке. Погода поблескивала морозным сентябрьским солнцем. Енисей, чистый и сильный, шумно наваливался на нос баржи. Сан Саныч курил и трясся, и таял внутренне, потрогал небритую щеку, надо было побриться. У него теперь и сын. Он пытался понять, что это значит, и не понимал, только видел прекрасные глаза Николь. И обнимал ее. Теперь у него их было трое.

Он побрился, как мог привел себя в порядок и сел писать письмо. Ничего не выходило. В его жизни без Николь случилось так много, что он не знал, с чего начать, о чем надо, а о чем не стоит писать. Сидел думал, выходил курить… Вечером, чтобы успокоиться, пошел в Ермаково, завернул по привычке в продуктовый и понял, что идти ему не к кому и покупать нечего. На спиртное он смотреть не мог. Он вышел, и ноги сами понесли его привычным маршрутом в их палаточный городок. Он помнил, что городка уже нет, и все равно шел туда, где они были вместе.

Склад ГСМ на месте их палатки разросся, зэки сидели в тенечке под высоким штабелем из бочек с бензином и курили. Колючка в нескольких местах лежала на земле, через нее тянулись тропинки, но и часовой зачем-то стоял у ворот. Впрочем, и он не стоял, а сидел на лавочке и тоже курил.

Сан Саныч пошел обратно. И здесь, и в поселке, а еще больше на грузовом причале чувствовалась усталость. Как будто притомилась гигантская Стройка. Раньше на причале выгружали и выгружали, особенно осенью, торопились, валили на землю – кучи стройматериалов высились тут же у причальной стенки, в расчете на зимнюю разборку. Теперь куч не было, никто никого не подгонял, а ограждение разгрузочного отдельного лагерного пункта стало в два раза меньше.

Сан Саныч все так же бесцельно побрел к избушке, где Николь жила с Померанцевым. Дымок тянул из трубы. Сан Саныч замялся, неудобно было перед чужими людьми, но взглянуть очень хотелось, и он открыл знакомую калитку. Потом, все еще сомневаясь, постучал и вошел в сенцы. Дверь из комнаты распахнулась. Симпатичная женщина глядела приветливо и с вопросом в глазах.

– Здравствуйте, – Сан Саныч замялся, потом улыбнулся виновато. – У меня тут знакомая жила. Извините, наверное, переехала… Извините…