Виктор Ремизов - Вечная мерзлота

Она все рассматривала его, чмокнула в висок, провела губами по морщинам лба.

– Это я старый! – Горчаков стеснялся ее ласки.

– Старенький ты мой, – она еще поцеловала и потянула за ремень штанов. – Ты зря осторожничаешь, у меня с гибели нашего сына ни разу не было месячных…

Ася выбралась из постели и включила электроплитку:

– Покормлю тебя на дорогу! Это такое счастье – просто покормить мужа! И еще столько продуктов! Никак не привыкну!

– Не надо, Ася, опоздаю, – Горчаков уже одевался.

– Тогда чаю попей и покури! Посиди со мной еще немного. Скоро Коля придет.

– Ты никогда не любила табачного дыма!

– А теперь люблю. Когда тебя долго нет, я готова сама закурить, чтобы пахло твоим «Беломором». Какой зверский кипятильник! – Она сыпала чай в закипевший чайник. – Этот ваш Померанцев настоящий Кулибин! Ты меня с ним познакомишь? С Сан Санычем я уже познакомилась… И почему ты все время в арестантской одежде? Давай купим тебе наконец хороший свитер и полушубок? Я смотрела в магазине!

– Хм, это минимум карцер!

– Почему?

– За зоной – только в лагерном, Ася!

– Да, я забыла, а давай, у тебя здесь будет хорошая одежда. Голубая рубаха…

– Ты меня под монастырь подведешь! – Горчаков взял стакан с чаем, поднес его ко рту, но поставил. – Я сейчас думал про свой лагерь, словно я просто иду туда на работу, а там все по-прежнему – вахта, пропуск, вертухаи и особый отдел. Сейчас еще Коля придет и станет называть меня папой!

– Ты не веришь, что когда-нибудь все это будет. Просто жизнь… семья, дом.

Горчаков не ответил. Он действительно в это не верил, иногда он ясно ощущал близкую развязку этого их краденого счастья.

В начале октября пришел денежный перевод из Ермаково. Он был от Али Суховой на имя Михельсон и на огромную сумму в тысячу рублей. Зинаида Марковна зашла с корешком перевода, и Николь разревелась. С ужасом в глазах вцепилась в плащ врачихи. Это мог быть и Померанцев, могли выпустить Сергея Фролыча… но Николь столько мог прислать только он. Но почему деньги, а не письмо? Значит, сам не мог написать, он в лагере! Слезы текли и текли по лицу Николь.

– Не хочу этих денег!

– Ну-ну, ты не одна! И не реви, потом поревешь. Напиши подруге, чтобы помногу больше не посылала. Я за всю свою жизнь в Лугавском ни одного перевода не получила. Да еще из Ермаково… Николь, я с тобой разговариваю, ты что ревешь?! – Зинаида Марковна, однако, и сама достала платок.

– Почему он не написал? Это не от него деньги!

– Мало ли… Узнал твой адрес, послал деньги, они быстро идут.

Письмо пришло на четвертый день, и опять от Али. Николь разорвала конверт, увидела знакомый почерк Сан Саныча и ушла в свой угол. Читать не могла, слезы текли и текли. Она сидела с мокрым письмом на коленях, опустошенная жизнью и этими днями ожидания, за которые она передумала бог знает что…

«Здравствуй Николь!

Меня нашла твоя подруга Аля, и я узнал твой адрес. Не верю в это. Пишу быстро, она сейчас идет на почту отправить тебе деньги и это письмо. Потом напишу все подробно, сейчас скажу только, что я на свободе, но не совсем… Я долго искал тебя, а сейчас Аля, как кирпич на голову. Ты пишешь, что у нас родился сын, мне и Померанцев сказал, что ты уехала беременная. Все это время ты была одна… Все, отдаю письмо, Аля уходит. Все. Я больше не женат, мы с тобой поженимся.

Соскучился страшно, не верю, что вы нашлись. Жизнь моя без тебя как во сне была».

Она села писать ответ. Вырвала двойной листок из тетради, перечитала письмецо Сан Саныча. Она не понимала, почему его нашла Аля, а не он ее. Еще раз перечитала. Санино письмо было бестолковым и непохожим на него, холодным, если бы не его почерк, не поверила бы…

«Здравствуй, распрекрасный мой Сан Саныч!»

Николь машинально написала «распрекрасный», как часто его называла, а тут задумалась. То ли написанное слово выглядело иначе, то ли отвыкла от него почти за год разлуки, но она застеснялась, зачеркнула и оторвала испорченный лист.

«Здравствуй, Саша!

Не могу собраться с мыслями, отвечу тебе быстро, а когда получу твое письмо, уже напишу. Отвечаю по порядку. Письмо твое мне не понравилось, я из него ничего не поняла, но, увидев твой почерк, все время реву (мне кажется, я раньше вообще не ревела?). Я боялась, что с тобой совсем все плохо, и я тебя больше не увижу.

Деньги я получила (больше не посылай, мне этих хватит надолго!), они нас страшно спасли! Декретных денег мне назначили сорок семь рублей. Директор совхоза – сволочь, видя, что я с огромным животом, выписал совсем маленькую зарплату, другим ссыльным женщинам платят в два раза больше, а местным не меньше трехсот, иначе они не идут работать. Из этих сорока семи у меня удерживают двадцать пять процентов, как со ссыльной, в пользу министерства госбезопасности. На руки получается тридцать пять рублей двадцать копеек. Если покупать буханку ржаного в день, то не хватит – надо сорок рублей. Прости, что я о деньгах, но было очень туго.

Восьмого октября кончается декретный отпуск, и я должна выйти на работу. Комендант требует. Я его спрашиваю, куда мне девать детей, он логично отвечает, что не надо было их рожать. Это такой одноногий дядька, пьяница. Он не злой, но, как и большинство глупых людей, любит быть властью – у него, как он говорит, “обязанности!”. Меня он жалеет, как “безмужнюю”, и даже по пьяному делу предложил, чтобы я за него шла, а детей он моих усыновит, “хрен с ними!”.

Я так соскучилась и так рада, что ты жив, что не могу остановиться и ответить на твои вопросы. Я совершенно не поняла, что значит “на свободе, но не совсем”. Письма пиши на этот адрес, на имя Михельсон З. М.

Теперь о детях. Катя стала совсем большая и очень общительная. Дружит со всеми и всех любит. Саше почти два месяца, он сосет титьку, пачкает пеленки и спит. Что ему еще делать… Я живу на квартире, плачу двадцать пять рублей, хозяйка хорошая, подкармливала нас, когда не было денег, я ей огород поливаю и мою полы.

Ты пишешь, мы поженимся, а я до сих пор не верю, что ты на свободе. Я еще вчера об этом не знала и думала бог знает что. Я очень плохо жила без тебя. Когда ты к нам приедешь? Ты ничего не написал об этом.

Все. Главное, что ты жив. Я бы сошла с ума! Я бы и сошла, если бы не Катя да не Сашка в животе. Еще, правда, были Померанцев с Горчаковым. Если увидишь, обними их за меня крепко.

Все, не могу остановиться, но это уже не важно. Целую тебя, мой распрекрасный, нет… наш распрекрасный… – Она запнулась на мгновенье и вместо “Сан Саныч” написала: “папаша!”.

И жду письма. Пиши часто, как мы писали в прошлом году!

Твои Катя, Саня и Николь.

10 октября 1952 года».

Строительство-501 МВД СССР (западный участок трассы) и Строительство-503 МВД СССР (восточный участок) объединялись. Штаб Стройки-503 перемещался из Ермаково в Салехард в штаб Стройки-501. Это была уже пятая или шестая масштабная реорганизация. Со сменой руководства и местом его дислокации. Изменялась система финансирования, система отчетности и много чего еще. Деньги урезались.