Владимир Тидебель - Осада. Повесть

Предисловие.

Как то душной июльской ночью, будучи у себя на даче, я увидел странный в своей подробности, осознанности и насыщенности до мельчайших деталей сон.

И средневековая одежда персонажей и окружающие пространства, архитектура и сам сценарий разыгравшейся трагедии не оставили меня равнодушным.

При первой возможности я попытался выяснить, имело ли место быть подобное событие в пестрой и насыщенной жизни средневековой Европы.

Велико же было мое удивление, когда я наткнулся на упоминание гражданской религиозной войны 13 века во Франции.

В те далекие времена происходила безжалостная борьба католического севера этого государства с еретическим учением катарсизма, стремительно распространяющимся на юге.

Проповедников нового взгляда на религиозную жизнь называли «катарами» или «совершенными». Образ мыслей , а главное , их дела и поступки не могли не вызвать уважение и кто знает, как сложилась бы история Европы, если бы движение катаров стало основой для религиозной доктрины последующих поколений. Уж не знаю отчего, но мне показалось, что многое из того, чему я стал невольным свидетелем, может вызвать интерес среди наших современников.

Глава 1

В крепость Монсегюр молодой монах Бернар пришёл за год до её осады из родной католической обители Аббатства Пресвятой Девы Марии, что в Фонфруаде. Пришёл, что бы отказаться от католичества и принять посвящение в сан «Совершенного». И Сама здешняя местность и окружающие горы и особенные люди-все оправдывало его представления о духовном сосредоточении истинного христианства.

Бернара восхищал пятиугольный, похожий на ковчег замок на одноименной горе. К тому времени уже минуло полвека, как он был перестроен катарскими архитекторами сообразно инженерии "созерцания сокровенных тайн солнечного движения». Кое что из этих откровений Бернар уже знал. Например то, как летнее солнцестояние во всем блеске небесного престола извещает о космическом порядке Творца. Особенность расположения крепости позволяла в определенный момент видеть восход одновременно с четырех противоположных точек! Удивительно подогнанные амбразуры и откосы стен служили точным календарем с еле различимыми для непосвященных астрологическими заметками . Установить месяц и день любого времени года прошлого, настоящего и будущего не составляло для посвященных особого труда.

Но сколь многое ему еще предстояло узнать- и о магии чисел, и о свойствах живых металлов , и о движении желчи и крови в бренном теле человеческом, и о том как спасать мятой пчелиные ульи от клещей, но главное- научиться состраданию к ближнему, без чего нечего было и думать о посвящении в сан «Совершенного"! Ведь только имеющий сан имел право проповедовать катарское евангелие от Иоанна!

Послушник долго не мог свыкнуться с удивительной простотой своих учителей. При таких знаниях , умениях и влиянии на людей , они обескураживали его своей аскетичностью.Что греха таить, молодой монах часто вспоминал свои размеренные и спокойные времена отрочества в католическом монастыре. Борьба души и тела , сомнений и экстатического порыва была постоянна .

В июле ему исполнилось 18 лет. Худощавый, среднего роста неофит с русыми, слегка завивающимися золотистой стружкой волосами вокруг небольшой тонзуры, которую, впрочем, почти всегда закрывал надвинутый до самых глаз капюшон сутаны, прятавший, к тому же, довольно большой лоб Бернара. Задумчивые, тёмно-синие глаза ,нос, с небольшой горбинкой ,вызывающий едва заметную ассоциацию с орлиным; тонкие губы и неуверенная поросль на подбородке -вот пожалуй и всё , чем замечателен был послушник, пришедший год назад в этот оплот катарсизма. Главное же чем был примечателен облик Бернара, это ,пожалуй, взгляд его. Постоянный взгляд в себя-именно в этих недрах смирение боролось с гордыней чрезвычайно , а поиск истины вступал в схватку с мирскими искушениями и страхами.

И всё же дух торжествовал с помощью постов и аскезы. Как уже было сказано, отблески этих нешуточных сражений отражались во взгляде – сосредоточёном и безрезультатно ищущем внутри себя покой и уединение, да временами поджатая верхняя губа выдавала подавление невидимых противоречий.

Сразу после смерти отца-разорившегося мелкого дворянина, подвязавшегося в разного рода вассальских междусобицах, Бернара определили воспитанником в католический приют. Мать свою мальчик плохо помнил. Пораженная проказой, она оставила его на попечении своей более состоятельной сестры и удалилась , всеми отверженная в нарбонский госпитальер, где, надо полагать , и закончила свои дни.

Некоторое время мальчик рос в семье тетушки, разделяя участь не любимого ребенка в кругу многочисленных родственников. Вскоре Бернар был определен в обитель в Фонфруаде в возрасте не полных 10 лет . Любознательность и любовь к уединению были присущи ему сразу и только развивались с годами.

Внесённый благотворительный взнос его патронессы в казну аббатства (вероятно, все же тетушка была мучима совестью за снятие с себя забот о нелюбимом племяннике), обеспечили юноше привилегированное существование и неплохое образования. Но душа его искала ответы на многие вопросы, задавать, и даже думать о которых в богоугодном заведении, было не принято и даже, более того – опасно.

Немудрено, что скоро он уже слушал в лесах вокруг Фонфруада проповедь суровых странников.

Ночные тайные сборища в отблесках факелов, причудливые маски знатных горожан и нахлобученные капюшоны крестьян, опасающиеся шпионов , придавало всему необыкновенно сакраментальный, таинственный и захватывающий вид. А как просты, безыскусны и точны были слова этих духовных проповедников!

Как нож в масло, как чернила в молоко как уста младенца к соскам кормилицы вот что были эти проповеди для Бернара. Он тайно посещал их, несмотря на строжайший запрет настоятеля обители.

С каждым походом в лес, проникаясь и обликом и сердечной простотой этих ,как их называли «добрых людей», юноша уже не видел для себя другого пути в поисках истины, как только месяц за месяцем вынашивать побег в самое святое для каждого катарца место-крепость Монсегюр, что бы там пройти инициацию в катарсизм для проповедования истины и жить, наконец, другой, богоугодной жизнью.

Он хорошо помнил свой последний день перед побегом.

Вся противоречивая натура его терзалась сомнением. Он знал, что любое решение повлечет безвозвратное возмездие-на платанах , что росли вдоль дороги до Каркассона , висели железные клетки-рубашки с закованными в них полусгнившими еретиками , ставшими жертвами голодной смерти и беспощадности ворон. Но и желание служить Истине, какую он представлял себе в героическом юношеском упоении, было неизбывно, страстно и наполняло смыслом каждый вздох его, каждый миг существования и отказаться от этого было смерти подобно.