Дмитрий Марущенко - 10 лет благоденствия. Том I

– Тогда у пруссаков была веская причина к такому воодушевлению, – продолжал Тургенев. – Они находились под уничижающей их всякое самолюбие игом Наполеона. Но у нас нет этих французов. Мы избавились от них без помощи революций, прокламаций, масонов и прочей галиматьи!

– Зато у нас есть Польша, которая может обернуться нам еще большим горем, чем французы. Впустить в пределы империи поляков – все равно что разместить пороховые бочки рядом с печкой.

– И ты предлагаешь завести антипольский кружок?

– Повторюсь, у меня была такая мысль.

– Я рад, что она была, а не есть.

– Но тут в Петербурге образовывается целое и уже немалое тайное общество. У них нет пока определенного устава, правила их просты, да и мало кто из их членов к ним придерживается.

– Как я понял, ты к ним не пристал.

– Верно, я не вступил. Пока у них все слишком неопределенно. Кстати, странное дело, что меня пригласили они к себе, а тебя с твоей известностью, обошли стороной.

– Кто я, и кто ты! Сравнил несравнимых. Героя войны и какого-то служенника, о которым за время отсутствия все забыли, как не знали.

– Но ты дал хороший повод вспомнить тебя тем, кто забыл, и узнать тем, кто тебя не знал.

– Да, действительно. Я был готов к тому, что цензор не допустит эту книжку к печати.

– Радуйся этому, но не удивляйся, если вдруг ее запретят и начнут изымать из обращения.

– Думаешь, к этому есть предпосылки?

– Думаю, что следующие годы правления Александра будут не столь свободными и счастливыми, как сейчас. Так что с книжкой ты успел. Она сделает тебе доброе имя, за которое тебя поставят в высокие чины, а там постарайся работать так, чтобы новые твои дела принесли тебе новую славу и как можно лучше закрыли старую. На всякий случай, знаешь ли.

– Ну что ж. Если бы мы пили шампанское или вино, я бы предложил тост за гражданские свободы.

– Наступают такие времена, что пить придется один лишь чай, а то и простую воду.

– Ну, прост тогда!

В гостиной пробили часы. Орлов, над чем-то задумавшийся, переспросил Тургенева, сколько пробило часов. Тургенев, отпив чаю, ответил, что пять часов.

– О, как быстро летит время! Извини, друг, но мне пора собираться в путь-дорогу.

Орлов засуетился и привстал из-за стола. Тургенев не колышась оставался за столом.

– Куда-то спешишь?

– Я тебя забыл уведомить, меня государь наконец-таки обрадовал своим решением о назначении.

– Куда же ты направляешься?

– О, лучше не спрашивай! Я хотя там был, хотя там и тепло, и солнечно, но там хорошо умирать, но не служить. Да еще в таком положении, как мое.

– Уж не на Кавказ ли тебя направили? – засмеялся Орлов.

– Брось, какой Кавказ! Он уже занят Ермоловым. Кавказ слишком мал для нас двоих, – прибавил Орлов и рассмеялся. Тургенев даже не улыбнулся и продолжил допрашивать своего друга.

– Меня направляют начальствовать штабом в пехотном корпусе, в Киев.

– Что же тебе тут не нравится? Не такая уж и дыра, как Кавказ, – сказал Тургенев и отпил опять из чашечки.

– Да, не Кавказ. Тут мне повезло больше.

– Но Ермолов там со всеми правами государя, с дипломатической миссией, с гражданскими полномочиями. Он не просто там военный генерал. Такого букета должностей и обязанностей, кажется, нет больше ни у кого.

– И это назначение некоторые называют ссылкой, подумай только! Моя вот – ссылка. Я назначен в подчинение каким-то казнокрадам, что делать буду – толком не знаю, подчиняться буду старику Беннигсену и ни о чем больше не думать…

Орлов задумался опять на минуту, застыл. Тургенев тоже молча на него смотрел.

– Чем я буду там заниматься, я понятия не имею. Впрочем, поживем – увидим.

– Да, – сказал, вставая Тургенев, – не буду тебя отвлекать, но дай мне слово, что как приедешь и не успеешь еще освоиться, сразу мне напишешь.

– Это непременно, будь уверен! Напишу тебе первее, чем собственному родному брату.

Орлов взял за руку Тургенева и повел его любезно к выходу. Впрочем, это выпровождение дорогого гостя продолжалось не очень скоро, так что нам уже нечего их выслушивать, оставим их раньше, чем они, наконец, распрощались. Но прежде чем перейти к следующей главе, обратимся лишний раз к уважаемому любителю истории, старающемуся пережевать наше трудоемкое творение!

Уже в который раз мы упоминаем о некоем труде Тургенева, принесшему ему известность в России, но никак не можем распространиться о нем. И если читатель думает, что сейчас мы собрались уже поведать об этом, то увы, это не так. Но не стоит огорчаться и с досады закидывать книжку как можно дальше, ибо скоро мы все же расскажем это как можно в более непринужденной и легкой форме для лучшего понимания и усвоения научных занятий сего талантливейшего человека.

Старым знакомым Якушкина, о котором он упомянул при собрании 9-го февраля, еще с 13-го года был полковник Михаил Александрович Фонвизин, племянник известного поэта Дениса Фонвизина. Он был человек доброжелательный, открытый и прямой. Герой войны и заграничного похода (каковым являлся любой офицер того времени), под его командованием находился 37-й егерский полк, находившийся в Малороссии, в Сосницах. Фонвизин тепло и с радостью принял своего нового офицера, обходился с ним более как с другом, чем с подчиненным, советовал уже не принимать роты, ибо полк должен был быть вот-вот расформирован и собирался к отбытию в Москву. Фонвизин держал Якушкина при себе все время пребывания полка в Сосницах. Якушкин с утра состоял при нем при разводах, смотрах, и даже почти все свое свободное время Фонвизин проводил с Якушкиным; вечера они коротали, проводя беседы о России, о Европе, о былом, прожитом вместе, о настоящем, полном как всегда неизвестности, и о куда более темном и непредсказуемом будущем. Оба они были в Европе, оба были наделены внимательным и замечательным умом, который не мог не заметить тот ужас, который был в качестве традиции у нас, в сравнении с новой жизнью европейских народов.

– Дворяне считают, – говаривал Фонвизин, – что на них только и держится все самодержавие и вся Россия, что народ без дворянства ничто не может. А на самом деле дворянство само по себе ничто! Это крестьяне из себя что-то представляют, потому что они способны себя прокормить, а что дворянин? Он даже не знает, как пахать нужно, ни один дворянин сам себя прокормить не сможет!

– Но император пока не спешит давать свободу крестьянам.

– Потому что наш император, слава Богу, не дурак! Он понимает, что стоит ему хоть намекнуть об отмене крепостного права в России, от Петербурга до Америки, против него же восстанет все дворянство. Его просто сметут, как смели Павла. Император имеет абсолютную власть, но она абсолютна только формально, тогда как это светское общество, на которое в первую очередь опирается император, очень имеет сильное на него влияние. Он не сможет один пойти против него.