Дмитрий Марущенко - 10 лет благоденствия. Том I

Любое лицо в порыве его пламенного гнева украшает это сильное чувство, но император в сей момент это чувство не испытывал, что не уменьшало его природной красоты и привлекательности. Здесь ему уже было почти сорок лет, спереди свои белые густые локоны он потерял из любви своей к холоду и упрямству, но лицо его, от которого сходили с ума дамы всего света, выражало бесконечное спокойствие, милость и благоволение. Ни голубые, как ясный океан, глаза, ни острый его нос, ни тонкие его губы, ни одна часть его белого лица, напоминающая ожившую статую, каким идеальным оно казалось окружающим его и в данный момент князю Меттерниху, не выдавало того, что творилось в его душе. Обо всем творимом там выдавало лишь его слово, но оно было первейшим рабом этой самой потаённейшей души первой четверти девятнадцатого столетия.

– Известен ли вам этот документ? – спросил Александр, указывая на договор.

Меттерних с достоинством молчал, потупив взор, до сих пор не придумавший уважительную причину создания этого договора, и только хотел что-то сказать, как Александр перебил его.

– Пока мы оба живы, об этом предмете никогда не должно быть разговора между нами. Теперь нам предстоят другие дела. Наполеон возвратился, французы его поддерживают, а он обязательно восстанет против всех нас, кто низверг его с его престола. И поэтому наш союз должен быть крепче, нежели когда-либо.

Александр сжег договор европейских дипломатов, составленный против него; вместе с договором было сожжено любое сомнение, что с Александром можно будет иметь дело втайне от него или восставать против него силой.

Так, благодаря Наполеону, несмотря на, может быть, слишком честное, благородное и благосклонное отношение Александра к своим союзникам и побежденным, ему удалось вновь добиться решающей и главенствующей роли в делах Европы. Благодаря этому, Александр 21 апреля 1815 года с королем Австрийским и Прусским подписал трактат о вхождении в состав Российской империи Варшавского герцогства. Из остальных польских земель Познань, Бромберг и Торн отошли Пруссии. Тернопольская область, некогда находившаяся в России, отошла к Австрии, а город Краков признан вольным, самостоятельным городом. Это было главным решением Венского конгресса. В этом же году было решено даровать Польше конституцию – небывалую вещь в Российской империи, но об этом чуть позже.

«Я не могу каждый раз поспевать к вам на помощь за 400 лье», – эту мысль Александр высказывал не только в два года заграничного похода, но и в последующее время, опасаясь, что среди революции и всеобщего равенства может появиться очередной Наполеон и вновь угрожать спокойствию всего континента, в том числе и России. Эта мысль вдохновила его на создание новой конфедерации; Александр собственноручно набросал акт о создании такого союза европейских держав, однако на деле получился некий устав какого-то любительского кружка, наподобие негласного комитета, существовавшего в первые годы правления Александра. Император отдал свой акт на доработку министру Каподистрии и своему личному секретарю Александру Стурдзе, но мистическая, какая-то тайная атмосфера союза все-таки осталась. Все монархи и дипломаты отнеслись к нему крайне скептически, им не нравилась сама мистическая, хоть и вполне внятная идея, каждый пункт этого акта пришелся всем не по душе. Вот вкратце эти пункты: 1) пребывать соединенными неразрывными узами братской дружбы, оказывать друг другу помощь и содействие, управлять подданными своими в том же духе братства для охранения правды и мира; 2) почитать себя членами единого христианского народа, поставленными Провидением для управления тремя отраслями одного и того же семейства, и 3) пригласить все державы к признанию этих правил и ко вступлению в Священный союз.

14 сентября 1815 года, кривя душой, австрийский и прусский короли подписали с Александром его, как выражался Меттерних, «затею». Подписали и забыли, оставшийся 1815 и следующий 1816 года ни одна из вступивших в Союз держава не была скованна в каком-либо действии уставом этого Союза. Впрочем, прусский король, как положено пруссаку, не верил ни в какие мечты и сказки, в то время как устав Священного Союза как раз был сказочным, религиозным и в европейском политическом мире не мог иметь никакого применения и осуществления. Ни одна европейская страна, каким бы ее народ не был религиозным и фанатичным, не могла следовать догмам братской философии сосуществования европейских народов. Идея была такая, и она была хорошая, но она не могла прижиться по крайней мере тогда, после совсем недавней войны, после вообще всех войн, которые происходили в Европе всегда. Всегда какой-то монарх восстанет против другого монарха, и это было если не негласной традицией европейских звериных и варварских народов, то было неизбежной и врожденной чертой всех монархов, несмотря на то, что они были друг с другом родственниками, в большей или меньшей степени. России это тоже не было в диковинку, русские братья-князья столетиями истребляли друг друга за владение как можно большими землями. Для принятия этой идеи нужно было быть не глобалистом-мечтателем, оторванным от своей земли и не видевший интересов своих сородичей, как представляют таким образом Александра Павловича, но нужно быть таким мистиком-христианином, которым он стал именно в этот год, под влиянием известной на всю Европу «кающейся грешницы» мадам Крюденер, да вдобавок мистических сумасбродств Голицына, который то письмами, то немногочисленными встречами одурманивал голову Александра. Когда Александр ненадолго возвращался в Петербург, навещал этого сумасброднейшего и необразованного приближённого, у них происходили тесные, дружеские встречи, при которых один другого еще больше топил в этом мистическом настроении. С госпожой Крюденер Александр разговаривал не только на счет своих личных воззрений и действий, с ней он обсуждал философию своих политических действий и направлений их во внутренней и внешней политике. Именно 1815 год стал переломным в философии и мировоззрении Александра, началось-то все во время отечественной войны, и об этом много и достаточно написано, но сам перелом и его вдохновители всегда опускаются, из чего мы обязаны его хотя бы кратко, но понятно, изъяснить.

Госпожа Крюденер, урожденная Фитингоф, родом из Лифляндии, не была женщиной большого ума, но имела чувственную, девичью, чуткую и при этом очень высокомерную душу. Была замужем за бароном Крюденер, который был старше ее на двадцать лет. Само собой, никакого счастья эта дама с ним иметь не могла, хотя муж ее очень любил, что объясняет, как он мог терпеть ее выходки и продолжительные отсутствия, в которых она ездила по Европе, заказывала шляпки, проигрывала в карты, тратилась на платья и с успехом ставила ему рога. Но, в отличие от подобных ей женщин, бестолково тративших свою жизнь и мужнины состояния, мадам Крюденер была вроде как не без таланта и имела какой-то успех в литературе. Произошло это уже после временной размолвки с бароном Крюденером из-за ее связи с графом Фрежвилем. Но и со своим любовником эта ветреная душа не остается навсегда, возвращается к мужу, потом опять покидает его, затем опять возвращается. В 38 лет она становится вдовой и теперь полностью начинает свой самостоятельный путь в жизни и по всей Европе. Именно в этот период она становится популярна как сочинительница сентиментальных романов, которые, как это часто бывает у таких писательниц, имели основу собственные пережитые ей события, только, само собой, приукрашенные. Хотя, правды ради нужно заметить, что частично этот успех она покупала за собственные деньги, однако же, в некоторых местах ее книжечки оказались действительно популярными. Успех вскружил ее и без того легкую головушку, она еще дальше отрывалась от земли; ее полет на первое время только прервала кончина ее друга, который умер прямо у нее на руках. Но и это лишь изменило курс ее фантазий, направивший ее мысли в мистическую религиозность, которую подкрепила некая рижская пророчица Мария Кумрин. У современников, а значит, и у нас, были серьезные сомнения на счет того, что Мария была истинной пророчицей, но вот у госпожи Крюденер таких сомнений не было, и когда Мария сказала ей, что та должна встать на путь апостола, направлять людей на путь истинной веры, госпоже эта роль пришлась по душе, и она ушла в нее с головой! На протяжении десяти лет она возымела большую славу во всей Европе, наставляла крестьян, мещан, дворян, аристократов, даже священнослужителей, которые в этом и не нуждались, и противились, но ее это и не останавливало. Такие фанатичные люди и не подумают вас послушать, как и что вы бы убедительно им не говорили. Если им взбредет на ум, что вода сухая, то сколько не лей и не мочи их, они так и будут думать, что они стоят под дождем абсолютно сухие! Эти люди слушают только себя и, может быть, поэтому, люди сомневающиеся так падки на их речи. В своем духовном пути Александр и был сомневающимся, и госпожа Крюденер имела с ним несколько продолжительных и откровенных разговоров. Хотя сложно сказать, вел ли он с ней себя действительно откровенно, ведь мы знаем нашего императора как человека очень одаренного актерским талантом, умеющим маскировать свои истинные мысли при какой угодно откровенной беседе. И вообще очень сложно поверить, чтобы Александр верил в тот бред, что несла госпожа Крюденер о скорой апокалиптической войне, в которой уничтожится мир и создастся новый, в котором все люди начнут жить как братья под общим именем Христа; что также истинной церкви не осталось, что любая ветвь христианства ложна и полна предрассудков и лжи. Может быть, он и лукавил, но то, что начало мистицизма было положено в 1815 году это неопровержимый факт, в пользу которого говорит само создание таинственного, беспробудного для любого смертного Священного союза. Да и сама эта аудиенция какой-то кающейся грешницы, которых в Европе пруд пруди, для любого здравомыслящего и благоразумного правителя была бы нереальной, ибо с просьбами об аудиенции к таким большим фигурам, как Александр Павлович, всегда стоял не один десяток человек в любом месте. Если бы зародыши мистического мышления не были уже брошены в нем, на вряд ли он стал бы уделять внимание госпоже Крюденер.