Ильяс Есенберлин - Хан Кене

— Ну, что будет, то будет! — Ожар, словно отметая все свои сомнения, махнул рукой. — Остается договориться, как я буду передавать все начальству. Главное мое поручение — сообщать о всех планах Кенесары. Это не просто…

— Да уж… Я знал, что кто-то должен приехать из наших людей для этого, но не думал, что ты. Значит, растешь, возвышаешься. Скоро меня, старика, по службе обгонишь!

— Только с вашей помощью, мой ага. Ваш ум и достоинства всегда служили мне примером!

— Ладно, присмотрись еще. Может быть, и не полностью выучился. — Конур-Кульджа снова хрюкнул от самодовольства. — Как же будешь доставлять мне свои донесения?

— У меня имеется три верных человека, помогавших взять Сейтена. Самен, Жакуп и Сакып зовут их. Все они давно уже у Кенесары. Их я и использую, а на месте найду еще кого-нибудь…

— А как мне узнать их? Не станешь же им, как барану перед случкой, надевать мешочек для отличия?

— Надевать не стану, а вот когда не будет кысе — для украшения, чакча же и нож будут прицеплены к поясу с правой стороны, а не так, как обычно, значит, это мои люди.

— А почему не будет кысе?

— Ведь молодым людям ни к чему украшения на поясе, и это сразу бросится в глаза.

— А ты, оказывается, науку до конца усвоил. Тут и я бы не догадался так осторожничать!

— Покуда жив Кенеке, разве забудешь эту науку. — Ожар хоть и назвал шутливое прозвище Кенесары, говорил очень серьезно. — У него глаза беркута, с красными жилками…

Он встал, чтобы попрощаться.

— Ты не будешь есть? — удивленно спросил Конур-Кульджа.

— Нельзя попадаться людям на глаза. Жене я сказал, что у меня здесь дело есть к одному аульному жителю. Теперь пора идти. Так будет лучше…

— Ну, тогда счастливого тебе пути.

Четыре дня пронежился Конур-Кульджа на пуховых подушках у молодой жены и только потом вернулся в Акмолинскую крепость к своей байбише…

Подъезжая к воротам крепости, он встретился в возвращающимися из похода сыновьями — Жанадилом и Чингисом. Выполняя приказ генерала Талызина, они со своим отрядом доехали до возмущенных аулов Тнали-Карпыкской и Темешской волостей. Встретив крупные силы мятежников, Жанадил и Чингис побоялись двигаться дальше и вернулись под защиту крепостных стен.

В сказке мачеха посылала пастушка за золотым альчиком с расчетом, что Мыстан-кемпир — злая старая волшебница — убьет его. Ага-султан при виде живых и здоровых сыновей почувствовал то же, что и эта мачеха, увидевшая из окна возвращающегося пасынка. Особенно раздражен он был независимым видом Чингиса, которого видел уже в мечтах без головы. Все больше багровея с каждой минутой, ходил он из угла в угол своей канцелярии и постукивал плетью по блестящему сапогу. Сыновья молча смотрели на него.

В этот момент вошел дежурный солдат и передал, что из степи едет какой-то всадник. Ага-султан вышел во двор и с высокого наката, на котором стояла его канцелярия, увидел, как въехал в ворота и упал со взмыленного гнедого коня большой рыжеусый солдат. Плечо и правый бок его были в крови.

— Беда!.. — хрипло выговорил он.

Из казармы выбежал маленький смуглый и очень курносый человек — комендант Кара-Откельской крепости, войсковой старшина Карбышев, прозванный казахами Кара-Иваном.

— Что случилось? — строго спросил он поднимающегося с земли солдата.

— Беда, ваше благородье, — сказал солдат, зажимая рукой раненое плечо. — Из команды хорунжего Котова я. Караван купца Строганова оберегали мы, что следовал из Петропавловска в Ташкент. Как выехали из Актауской крепости, что строится сейчас, тут и джигиты этого Кенесарыева, султана ихнего мятежного. Много их, с дубьем и копьями все. Которые бывалые солдаты не советавали стрелять, да хорунжего бес попутал. Ну, выстрелили трое или четверо, а они как кинутся скопом на нас… Один вот я уцелел. Благодаря резвости коня только…

Вокруг толпились солдаты из крепости. Волнение и любопытство было написано на их лицах.

Комендант сдвинул густые черные брови:

— Сколько их там, бунтовщиков?

— Так человек пятьсот будет…

— Самого Кенесары не видел среди них?

— Нет, ваше благородье, того я не знаю. А вот брат его Наурызбай точно с ними. Я его раньше в Кокчетавском видел. Молодой такой, справный…

— А сколько все же уцелело из солдат?

— Не могу знать, ваше благородье. Не до того мне было… Заметил только издали, что пленных и караван с собой они погнали. А вот сколько их…

— Куда же, по-твоему, путь они держат? Не в нашу ли сторону?

— Никак нет, в западную сторону поехали.

— Ладно, ступай пока в лазарет, а там разберемся, что с тобой дальше делать!

Тут же, на приступке перед лазаретом, молоденький фельдшер осмотрел рану солдата.

— А рана-то глубока! — удивился он. — Ступай-ка в лазарет, дядька. Полежать тебе придется. Еще хорошо, ежели отравы какой в стреле не было, что задела тебя!

Солдаты вдруг зашумели, как пчелы от дыма:

— Видать, погибнем все вот так, без покаяния, в пустыне!

— Какая тут тебе пустыня? Та же Российская империя…

— Достанется тебе из этой империи три аршина. Да и то когда подохнешь…

— Какая нужда погнала нас на край света?

— Во сне бы не видать этой земли!

— Прекратить! — рявкнул басом маленький Карбышев. — Службу помнить надо… Разбойничьи орды Кенесары не минуют тут нас. Так что с завтрашнего дня весь наличный состав, а также бабы и подростки пойдут на рытье рва. А то завалили ее всякой дрянью, не считая налетевшего песку!

И действительно, мятежники Кенесары никак не могли миновать Кара-Откельскую крепость, которая была построена на скрещении важнейших степных дорог. А кроме того, старые кровавые счеты были между султаном Кенесары и ага-султаном Конур-Кульджой…

В эту ночь ага-султан не сомкнул глаз. Если Кенесары ворвется в крепость, то первым делом привяжет к конскому хвосту его, Конур-Кульджу. И в том, что Кенесары придет к Кара-Откелю, ага-султан нисколько не сомневался. Недаром он рыщет вокруг Актауской крепости неподалеку…

А если отправить к нему человека для переговоров? Что ни говори, а все они — дети Джучи, Темучинова сына. Нельзя ли ради этого забыть обиды… Нет, кого угодно простит Кенесары, только не его. Из поколения в поколение будет передаваться эта ненависть, он-то уж точно знает. И попадись ему любой из Касымова выводка, разве помиловал бы он. Теперь вся надежда только на Омск. Оттуда нужно срочно просить помощи и молиться, чтобы не запоздала она. От Кара-Ивана не много толку, да к тому же он почему-то косо смотрит на него. Еще бросит на произвол мятежников и уйдет с солдатами!..

На следующий день спозаранку ага-султан Конур-Кульджа засел за письмо генералу Талызину… «Кенесары Касымов считает меня своим злейшим врагом, — писал он. — За то он ненавидит меня, что верой и правдой служу Его Величеству — императору Всероссийскому и честно выполняю все распоряжения Вашего превосходительства. Разбойник намерен в науку другим отрубить мне голову и извести мой благородный корень с женщинами и малолетними детьми. Не только он один этого желает, но и другие враждебные Его Величеству Государю императору племена и роды. В сей трудный час умоляю самым срочным образом выслать в Акмолинскую крепость дополнительные войска, которые смогли бы противостоять многочисленной мятежной орде…»