Владимир Зюкин - Сашка

Подошёл день отъезда. У Рязанцевых в доме толпились гости. Отсутствовал лишь приболевший Рязанцев. В комнате два стола рядом, но всё равно лишней тарелки некуда было ткнуть: так постарались стряпухи. Василиса вертелась в кухне: то доставала из шкафа бутылки, то прятала их. Ефим сидел напротив сына, помалкивал, теребил бородёнку и косился через открытую дверь на Василису.

– Нечаво, – наконец махнул ей рукой, – подавай жидкость.

– Полины нет, – прошептала Агафья Кирилловна.

– Правда… – буркнул Ефим. – Погоди! – повернулся к жене.

Та вернула бутылки в шкаф, предварительно осушив полстакана водки.

– Вот и я! – вошла в дом, улыбаясь, Полина, с нею Зина, дочь.

Полина у Агафьи Кирилловны старшая, ей уже тридцать пять лет. Но оставалась, как в юности, смешливой. Картофельный нос, искорки в глазах – всё указывало на лёгкий характер. Разглядывая гостей, она воскликнула:

– Всем присутствующим доброго здравия!

– И тебе, Полина! – пробасил Ефим. – Анна, Мань, Зинка, идите с малыми в ограду, нечего мешать!

Анна, фыркнув, щёлкнула по носу Сашку за то, что тот влез в тарелку рукой, но потом взяла его на руки, а Зинке, тринадцатилетней худощавой девочке, показала на Вовку, сползшего с печи; детвора подалась во двор.

– В сторонку далёкую провожаем, – поднялся Ефим. – Всех дождались. Старая, подавай!

Поглядывая на супругу, Виктор подумал: «Оставляю одну, что-то будет?» А она думала о своём: «Саша интереснее Виктора, но муж и детей моих любит и меня всякую».

– О чём, Ксюша, думаешь? – спросил Виктор.

Она, вздрогнув, опустила глаза и проворковала:

– Помни, Витенька, ты деткам нашим нужен и мне… – Может, в эту минуту поверила сама, что будет ждать мужа как положено супруге.

В дверь всунулся Вовка. «Дайте конфет» – попросил. Ксения насыпала ему в ладони конфет и пряников. Ефим рукою дрожащей поднял стакан и произнёс речь:

– Выпьем за солдата, пусть дослуживает и возвращается!

– Полина, Ксения, поддержим! – пошатываясь, потянулась через стол Василиса, в руке держа стакан.

«Выпили по первой, выпьем по второй…» – Агафья Кирилловна песню завела.

С улыбкою подпела Полина, повторяя окончания строк. Потом пели: «Скакал ка-а-зак через долину…» А следующую песню пели и детишки, вернувшиеся со двора: «По-заростали стёжки-дорожки, где про-о-о-ходили милого ножки». Еремеиху язык перестал слушаться, и она подалась на крыльцо.

Провожали Виктора Ксения, Ефим и Анна. Он поцеловал спящих сынов; с порога рукой помахала ему Агафья Кирилловна.

Впереди шёл Ефим, следом, Анна, неся чемодан. Она то и дело оглядывалась на разговаривающих супругов. Нарисовались на фоне мутного неба вершины берёз, облитые лунным светом: подходили к роще. Виктор вздохнул.

– Не вспоминай, – прошептала Ксения. – Глупость я совершила… – И, добавила: – Слышала, Сашка уехал.

– Не опоздали? – заволновался Ефим около перрона.

– Половина первого, а поезд в час, – Анна присела на скамью, под часами.

– Скоро Витя в чужую сторону уедет, – растрогался Ефим.

– У нас страна одна – советская, – возразила Анна.

– Цыц, коза! – шикнул Ефим. – Веду речь о земле, на которой Витя родился, понятно?

Послышался гудок, и вскоре ударил свет прожектора по рельсам; пыхтя громко, паровоз стал.

– Дождёшься ли? – Виктор глянул на Ксению.

Из репродуктора объявили о стоянке поезда. Виктор обнял и облобызал отца, потом Анну, потом Ксению:

– Навсегда будешь в моём сердце… – шепнул он.

– Буду ждать… – шепнула она.

Он долго целовал опьяняющие сладкие губы. Поезд дёрнулся; Виктор на ходу прыгнул на подножку.

– Прощайте! – крикнул.

– Уехал…– сказала, всхлипнув, Анна.

Возвращались провожающие в молчании. У ограды Ефим спросил сноху:

– Зайдёшь? – с устатку тяпнем.

– Не хочу, – услышал.

– Как знаешь… – махнул рукой Ефим.

Виктор долго вглядывался в огни города. Когда миновали полустанок, он вошёл в тамбур. Заспанный проводник, с длинными усами, мельком глянул на билет. «Подожди…» – вынес из каморки постель. Закрывшись в купе, Виктор расстелил простынь. В чемодане поискал фотографию жены и детишек. Не нашёл: видимо, забыл дома. Зато, всунутая в носок, лежала на дне чемодана бутылка водки. Вынув сверток с едой, он наполнил кружку. Вздохнув, выпил, и почувствовал в теле тепло. Немного поел и прилёг. Постукивание колёс усыпило его.

Пробудил его шум шагов. За окном светились огни станции. Прочёл: НОВОСИБИРСК. В купе вошёл усатый проводник и вежливо спросил:

– Поспали?

– Отдохнул, – улыбнулся Виктор. – Выпьете? – предложил, увидев, что проводник смотрит на бутылку.

– Можно бы, – промямлил тот. – Только служба, чёрт побери. А то бы того…

– Службе не повредит, – сказал Виктор и опростал бутылку. – Присаживайтесь.

– Боюсь, одному не пойдёт.

– Представляете, – Виктор продолжил беседу, – бутылка в чемодан попала совершенно случайно.

– Доживаю пятый десяток, а ни одна бутылка не попала ко мне случайно, – сказал, улыбаясь, усатый. – А может, попадёт, когда…– Крякнув, выпил до дна.

Дёрнулся вагон. Проводник посматривал в окно, лениво жуя хлеб. В купе вошла дама, с чемоданом и сумочкой. Поставив чемодан, она достала из сумочки билет.

– Подумала, что вагон без проводника, – съехидничала, и добавила. – Еду до Москвы.

Виктор глянул на попутчицу. Острый носик, синего цвета глаза, ярко подкрашенные брови и губы, букли кокетливо легли на виски.

– Не скучно будет, – подмигнул Виктору усатый.

Виктор поставил чемодан женщины на верхнюю полку. Женщина решила переодеться; Виктор отправился в тамбур, где, прижавшись к стене, закурил. Сквозило, холодный ветер обдувал ему непокрытую голову, в которой поползли смутные мысли. Убегая от них, он вернулся в купе. Проводник разливал по стаканам заваренный чай. Вошла в купе лотошница. Виктор купил бутерброды – себе и даме. Она, поблагодарив Виктора, поинтересовалась о цели его путешествия. Удовлетворившись ответом, открыла книгу, но постоянно поднимала голову, посматривая на попутчика, видимо, желая знакомство продолжить. Однако Виктору важней были думы о доме. После пары остановок вошёл усач.

– А что вы по углам всё, молодые люди? Поиграем в карты?

– С удовольствием, – оживилась женщина.

– На столике неудобно, – сказал Виктор, и поместил чемодан себе и усачу на колени.

– Ко мне обращайтесь – просто Евсеич, – сказал проводник, доставая из кармана карты. От него пахло водкой, луком и чем-то неопределённым. – А вы кто? – глянул на женщину.

– Я? Просто Римма.

– А вы?

– Виктор.

– А кто дураком останется? – спросил Евсеич шутливо.

– Я останусь, – сказала, вздохнув, Римма, стрелки бровей её поднялись. – Я мало в карты играла.