Иван Фирсов - Спиридов был — Нептун

— Все это принесло пользу державе, — подчеркивал князь, — но общение с Европой и торговля привели к обогащению и необузданной роскоши, воровству, сластолюбию мужчин и женщин, безмерной лести и корыстолюбию, к разрушению законов.

И тут Спиридову возразить было нечем, и он в душе соглашался с князем, потому что в прошлом как-то не было времени задуматься над этим важным жизненным постулатом.

А Щербатов тянул свою линию в беседах, приводил многочисленные примеры падения нравов во времена Екатерины I, Петра II, Анны Иоанновны, Елизаветы и поневоле своими доводами убеждал собеседника в своей правоте.

Особенно гневался Михаил Михайлович на правящую императрицу.

— Не рожденная от крови наших государей — славолюбивая, трудолюбива она по славолюбию. Все царствование сей самодержицы означено деяниями, относящимися к ее славолюбию. — Князь переводил дыхание и продолжал: — Заведения ее, якобы для пользы народной учиняемые, в самом деле токмо знаки ея славолюбия. Ежели бы действительно имела она пользу государственную в виду, то прилагала бы старания и об успехе их, но, довольствуясь уверением, что в потомстве она яко основательница оных вечно будет почитаться, об успехе не радела и злоупотреблений не пресекала...

Спиридов, высказывая свои мнения, по сути, подтверждал мысли князя.

— В части злоупотреблений, позвольте заметить, Михаил Михайлович, — по родственному обращался Спиридов к князю, — был на нашей службе англичанин Эльфинстон. Мало того, что угробил корабль, присвоил тыщ двадцать, и граф Орлов по справедливости рассудил, хотел предать его суду. Ан государыня не позволила и спровадила тихо-мирно Эльфинстона без начета домой в Англию.

Щербатов был явно доволен, что находит подтверждение своих рассуждений у адмирала, а Спиридов продолжал:

— И насчет крови верная ваша мысль. В Семилетней войне завелся у нас немец Тотлебен, шпионил для Фридриха. Офицеры его изловили, Елизавета Петровна указала судить, а Екатерина Алексеевна его с миром отпустила.

Щербатов при упоминании Тотлебена приводил еще один пример:

— Своих сородичей, немцев, многие тыщи за счет русской казны вздумала переселить из Пруссии на плодородные земли в Поволжье. По моим подсчетам, державе сие удовольствие обошлось в треть годового бюджета.

Частенько упоминая пороки императрицы, князь сетовал на их дурное влияние.

— Необузданное ее славолюбие также побуждает и придворных подражать сей охоте, основанной на славолюбии. Дабы через многие века имя свое сохранить, тоже безумно кидаются строить здания повсюду роскошные и украшают их безмерно. Оттого часто недостаток своих доходов лихоимством и другими предосудительными способами наполняют. Отсель и в разврат впадают, и в бесчестие, подданные и Отечество оттого стонут...

«Стегает он ее, сердешную, вдоль и поперек», — посмеивался про себя Григорий Андреевич.

Знал об этих беседах отца с тестем Матвей и о чем примерно шла речь. Однажды летом он гостил у родителей в Нагорье и, глядя на ухоженных господских крестьян, заметил:

— Князь Михаил Михайлович по делу обличает государыню и вельмож, а своих удельных и дворовых людей в черном теле держит. Батогами жалует за малые провинности.

— Чего же для людей калечить? — хмурился отец. — Чай не скотина.

Поглядывая вокруг, делился планами с сыном:

— Церквушка-то у нас в Нагорье древняя, ветхая. Буду строить для прихожан храм каменный. Вера, она, сынок, подпора жизненная для каждого человека, что для вельможи, что для подневольного христианина. Все мы рабы Божии.

Сказано — сделано. К концу лета возле старой церквушки аккуратными рядами высились штабеля привезенного из Переславля камня.

Наступила осень. Спиридовы готовились отъезжать, и к ним наведался Степан Хметевский. После отставки адмирал уединился у себя в имении, а в прошлом году он как-то проговорился Спиридову, что собирается свои впечатления об Архипелагской экспедиции изложить в записи.

— Почитаю, что наше плавание, Григорий Андреевич, есть явление для России немаловажное. Таю мысль, грешным делом, оставить для потомков свои скудные замечания.

— Откуда ты их соберешь? Всего не упомнишь, — сомнительно проговорил Спиридов.

— Есть у меня свои журналы, наподобие шканечных. Во всю бытность на Архипелаге беспрерывно вносил свои впечатления день за днем.

Спиридов удивленно покачал головой:

— Когда же ты успевал?

— По-разному, когда в ночь, когда на якоре. Иные события через недельку вспоминал, чего запамятовал, из шканечного журнала списывал, — объяснил несколько смущенно Степан Петрович.

— Ну ежели у тебя такие задумки, не мешкай, чем могу, готов помочь.

Хметевский, видимо, только и ждал одобрения.

— Я к тому, Григорий Андреевич, у вас какие рескрипты высочайшие, указы коллегии сбереглись ли? Так я просил бы разрешения снять с них копии.

— Сие тебе обещаю. Сынок Матвеюшка скопирует, а я тебе отдам.

Оказывается, Хметевский за зиму привел в порядок свои записи и, как договаривались, привез Спиридову их показать.

Спустя месяц, просмотрев заметки, Спиридов вернул их Хметевскому.

— По части событий на эскадре, сообразно моей памяти, ты все верно отобразил. И слог у тебя простой и понятливый и красно о всяких случаях излагаешь виденное и слышанное. Об одном только месте сомневаюсь.

Спиридов переложил большую стопку листов на закладке.

— Пишешь ты занятное об островах Сим и Колиот, там «жители промышляют грецкими губками, берут оные в море на глубине от сорока до пятидесяти сажен, бывают под водой от четверти до половины часа, плавают на несколько миль и скоро, а в воде могут пробыть и двое, и трое суток, тому есть причина: плавать с малых лет приучают, чтоб быть под водою, у маленького, когда еще младенцем, портят слуховые уши, и так свободно под водой пробыть могут почти сколько нужда требует».

Спиридов снял очки:

— Я-то сам там не задерживался, а ты сие доподлинно знаешь? Не выдумка? Получается, будто рыбы, жабрами дышат?

— Так оно и есть, Григорий Андреевич. Сам наблюдал с борта «Трех Святителей», когда на якорях стоял.

Переложив листы, Спиридов надел очки.

— У тебя сказано про мыс Фонар и деревню близ него, что «жители той деревни плавают и бывают под водой столько же, как и островские; у мыса идущего из Черного моря или из Константинополя суда, за противными ветрами ложатся на якорь, то оные жители приплывают к судну, подрезывают и получают все судно к себе в добычу». У сего мыса ты не бывал, откуда сии байки?

— Греки-лоцманы сказывали, и турки на тех же островах твердят.

— Ну добро, так оно затейливо получается и слог у тебя складный. А по событиям Чесмы и экспедиции Архипелажской все верно.