Иван Фирсов - Спиридов был — Нептун

— Еще не строят, ваше превосходительство, — удивился Ушаков его осведомленности, — но таковы предложения известны в Адмиралтейств-коллегии. Не токмо медью, но и белым металлом предполагается обшивать.

Они остановились у конца навеса у карбаса. Отсюда, с небольшого бугра, хорошо просматривались выстроившиеся изломанной линией суда. Чуть сутулясь, Спиридов положил руку на планширь, погладил ладонью его шероховатую поверхность, прищурился.

— А ведомы ли будут потомкам дела отцов наших, кои почин флоту учинили в сих местах? — Грустная озабоченность звучала в его словах. В наступающих сумерках резко проступали морщинистые складки на его лице.

Идя к выходу, Ушаков с волнением всматривался в почерневшие, рассохшиеся корпуса судов. Столетие им без малого. Они, безмолвные свидетели жарких баталий, сберегали живую память былых времен... У выхода исправник о чем-то упрашивал Спиридова.

— Господин бургомистр жалует вас, Федор Федорович, приютом на ночь.

Ушаков смутился от такого неожиданного обращения к нему, в улыбке согласно склонил голову. Действительно на дворе уже смеркалось, путь был неблизкий, а время у него терпело.

Жена бургомистра с дочерью были в отъезде. Спиридов же обрадовался нежданно встреченному, редкому, приятному собеседнику и возможности подробнее узнать о флотской службе за минувшие пять лет. Тут же попросил на правах старого знакомства обращаться к нему по имени-отчеству.

— А то, не ровен час, скомандую во фрунт, — улыбнулся он.

В уютной гостиной за чашкой крепкого чая у весело пылавшей кафельной печки неторопливо струился разговор. Вначале больше спрашивал Спиридов. И собеседник сообщал все подряд: о Кронштадте, об Азовской флотилии, где воевал. Упомянул Сенявина, и старый адмирал встрепенулся. Вспомнилось невольно былое... С особым вниманием вслушивался он в рассказы о последних четырех кампаниях в Средиземноморье.

В 1776 году, следующем после приезда Ушакова из Азовской флотилии, решила Адмиралтейств-коллегия провести в Черное море четыре фрегата под торговыми флагами. Кючук-Кайнарджийский договор открыл наконец для России ворота в Черное море, но только для торговых судов. Спиридов невольно подумал: используй Орлов в свое время немедля Чесменскую победу, могло быть иначе...

На фрегате «Северный орел» совершил Ушаков переход из Кронштадта в Ливорно. Здесь состоялось назначение его командиром корабля — 16-пушечного фрегата «Святой Павел». Григорий Андреевич помнил этот фрегат, он был в его эскадре в Архипелаге. Долго ожидали разрешения пройти в Черное море, но турки не пустили русские корабли Дальше Константинополя. На обратном пути Федор Федорович проходил мимо Хиоса, внимательно всматривался в места недавних сражений эскадры Спиридова. Рассказывая об этом, Ушаков спросил:

— Никак в толк не возьму, Григорий Андреевич как множество великое кораблей турок сумело втиснуться в столь малую бухту?

Спиридов улыбнулся:

— Прямь, до сей поры и сам того до конца не уразумел...

— А как у Хиоса случилось с капудан-пашой нечаянно свалиться?

Спрашивая, Ушаков пытливо смотрел на адмирала, а тот щурился на огонь, словно вспоминая чесменский пожар...

— Свалились-то не нарочно, так вышло, поневоле. Весь такелаж да и рангоут был разбит на «Евстафии», якорем сцепился с вантами. — Адмирал перевел взгляд на Ушакова. — Касаемо атаки капудан-паши, то было преднамеренно учинено. Ветер был у нас, турки на якорях стояли, а главный выигрыш — время. Мы-то атаковали без перестроения из похода... впоперек строя.

Ушаков удивленно спросил:

— Но то против тактики линейной господина Госта.

— И то так. Токмо господин Гост не вечен, как и все мы, — перекрестился, — пора своим умом жить... Турки-то французами учены, по Госту, ждали огня нашего не менее трех кабельтов. Ан мы не по Госту, на пистолет подошли и враз двойным ударом смели спесь басурманскую...

Спиридов откинулся в кресле. Ушаков, захваченный его рассказом, невольно подумал: «Вот где академия».

— Не притомились? — Адмирал постукивал пальцами по ручке кресла. — В каждом деле человек творец всяк сам себе, — он опять прищурился, — на тогда нужда к тому приневолила, а турки-то силы более раза в два имели. Потому на совете англичане да граф сиятельный супротив атаки были. — Он усмехнулся. — Тут я им притчу-быль о великом создателе нашем высказал. В бытность мою в Астрахани адмирал Мишуков мне поведал ее. — Спиридов посмотрел да Ушакова и, видя, что тот готов с охотой слушать, начал рассказывать.

...Летом 1722 года Петр отправил флотилию с войсками в персидский город Решт. Начальником экспедиции назначил своего любимца капитан-лейтенанта Соймонова, а двумя батальонами командовал полковник Шипов.

Он-то и высказал, что войска у него-де мало для такой кампании, а Петр ему в ответ: «Донской казак Разин с пятьюстами казаков персов не боялся, а у тебя два батальона регулярного войска...»

Тут Шипов и согласился.

Спиридов улыбнулся.

— Я к тому сей пересказ вспомнил, что нам, русским, на море с неприятелем биться суждено без союзников. На Балтике что шведы, что датчане с англичанами, все супротив нас. Ихние мореходы и корабли многие века в океанах шастают, а нам-то все впервой.

Григорий Андреевич отпил остывший чай. За годы отставки некому было излить душу. Ушаков забыл про чай и ужин, подавшись вперед, сидел не шелохнувшись.

— Потому смекалка должна нас выручить, — оживился старый адмирал, — да лихость в бою. С турками нам тягаться вполне сподручно на море, мы их все одно одолеем, ежели не ввяжутся какие французы. А южные моря, теплые, России позарез надобны обороны для и торговли.

Далеко за полночь закончилась их волнующая беседа.

Поутру в одночасье подали лошадей и, тепло попрощавшись, они, разъехались в разные стороны.

Кибитка со Спиридовым понеслась по Калязинскому тракту к Нагорью, а Ушаков возвращался в Рыбинск. На прощание Спиридов посоветовал:

— Проситесь, Федор Федорович, на Черное море. В Петербурге одни машкерады. Нынче на юге суждено российскому флоту Отечеству дороги отворять...

Слова эти не раз потом вспоминал Ушаков, добиваясь три года назначения на Черное море.

Видимо, мнение сына о своем тесте не оставило равнодушным Спиридова-старшего, и он вспомнил об этом, возвратившись в Москву, когда наведался к сыну. Матвей теперь жил отдельно от тестя в небольшом, но уютном домике, неподалеку от Гостиных дворов.

По свежему снегу в легких санках Григорий Андреевич приехал к сыну.

— В пути сызнова встретился с графом Алексеем Орловым, все на своих рысаках выхваляется, — с усмешкой проговорил отец, — но он первый меня распознал и поклонился.