Ханох Дашевский - Рог Мессии. Книга третья. Долина костей

– Я видел, как убивали вашу семью, – проникновенно заговорил Антанас. – Это было страшное зрелище. Поверьте, я ничего не мог сделать. Меня самого убили бы, и я не спас бы Риву. С такой справкой, как эта, вас, конечно, не призовут, и вы останетесь в тылу, а на фронт, чтобы мстить, пойдут другие. Вы не представляете, сколько евреев-добровольцев записалось в Литовскую дивизию. Её по праву можно назвать литовско-еврейской. Среди этих людей были такие же, как вы, негодные к военной службе, но они добились, чтобы их взяли. Что ж, если вам всё равно – оставайтесь дома. Красная армия отомстит за ваших родных, но не вы. – И, помедлив, добавил: – Если бы с моими сделали такое – я бы умер от стыда, укрываясь за женской юбкой.

Эти слова Рашис мог бы не произносить: Юда и без того чувствовал себя скверно. Разве он не мечтал ночами о возмездии, не представлял себе, как отомстит за Дину и сыновей? А теперь его пристыдили за трусость. И кто стыдит? Литовец! Литовец внушает ему, еврею, что он должен мстить. Какой позор! Какой жуткий фарс, какая нелепость!

Но, пристыдив вслед за Рашисом себя, Юда вспомнил о справке, которую всё ещё держал в руках старший лейтенант. Справка! Справку, конечно, жаль! С ней он чувствовал себя уверенно. Но, может, и в самом деле – лучше на фронт, чем ждать, пока арестуют и расстреляют? По закону военного времени. В этот раз обошлось: вызвали по другому поводу, а что будет в следующий? И когда это может случиться? Да хоть завтра. Тогда лучше в армию – в конце концов, ловкому человеку и там можно устроиться. Устроился же он у Андерса.

Те же аргументы Юда привёл вечером Риве. Вначале он молчал о том, что Рашис в Илецке. Зачем вызывали? Потому что по всей стране разыскивают уроженцев Литвы для мобилизации в Литовскую дивизию. Но поскольку Юду призвать не могут – есть медицинский документ – ему предложили вступить добровольцем. Завтра утром он должен быть в военкомате.

Глаза у Ривы покраснели, и она, словно что-то чувствуя, спросила:

– А с кем ты разговаривал?

Интуиция подсказала Юде, что темнить нельзя. Надо говорить правду.

– С твоим знакомым. Антанасом Рашисом.

– Антанас? – Какая-то новая, странная интонация, появившаяся в голосе Ривы, смутила Юду. – Он здесь? Зачем? Что ему нужно?

Это был совершенно лишний вопрос, ибо Рива прекрасно знала, что нужно Антанасу. Её тоже удивил собственный изменившийся голос, но она сразу же нашла объяснение: Рашис непременно её разыщет, начнёт домогаться, а Юды не будет, он уходит на фронт. И всё же почему она так разволновалась? Разве она не поставила преграду, не сказала себе, что после пережитого в Каунасе никогда не сойдётся с литовцем? Даже если он спас ей жизнь. И, несмотря на это, Рива часто вспоминала ту ночь, когда Рашис вывел её и Рафика из гаража и усадил в грузовик. Убеждая себя, что никогда не согласится на союз с бывшим одноклассником, она старалась забыть, как хорошо и спокойно ей было рядом с Антанасом, как взволновало его признание и как она долго проплакала в эшелоне после того, как они расстались в Риге. Связь с Юдой должна была избавить Риву от мыслей о Рашисе, но они упрямо возвращались, эти мысли. Да, Юда нравился Риве, но Антанас вызывал в ней совсем другие чувства, волновавшие и пугавшие одновременно, и, узнав о том, что Рашис в Илецке, она поняла, что свидание с ним неизбежно и что она ждёт и хочет этого свидания, напрасно стараясь убедить себя в обратном. Занятая своими переживаниями, Рива забыла о Юде, и в себя её привёл его негромкий спокойный голос:

– В восемь утра нужно быть в военкомате. Помоги собрать вещи.

– Значит, ты уже всё решил? А как же я?

Даже Риве Юда не мог признаться, что согласился пойти на фронт прежде всего из-за страха расплаты за свою коммерческую деятельность, который пересилил в нём страх быть убитым в бою. Поэтому он ответил, стараясь придать голосу решимость:

– Я должен отомстить за свою семью.

– Ты? – с сомнением переспросила Рива. – Какой из тебя солдат, Юда? Тебя же сразу убьют.

Юда не поверил ушам. Рива слово в слово повторила то, что в своё время ему говорила Дарья.

– Хотя, – продолжала Рива, – если ты действительно этого хочешь, иди. Разве важно, что я думаю? Ведь я тебе не жена.

Юде показалось, что последние слова Рива произнесла с досадой. А ведь он действительно не предлагал ей выйти за него замуж. Почему? Не потому ли, что даже в постели с Ривой он вспоминал её жуткий рассказ? Не в этом ли всё дело? Нет, пока он с Ривой, у него не будет покоя, только напоминание о погибших: постоянный ночной кошмар. Надежда, которой он жил – надежда обрести новую семью, рушилась. Если Рива хочет узаконить отношения, а он не может этого сделать, то Литовская дивизия – выход. Одиночества ему не вынести, и раньше или позже в какой-нибудь конуре, именуемой комнатой, найдут его труп.

На следующее утро Айзексон отправился в военкомат. За плечами висел вещевой мешок, а в голове роились невесёлые мысли. Рива плакала, но не стала его удерживать, и это задело Юду. Но, может быть, она права, и виноваты его сомнительные дела? Испытала облегчение? Возможно, но, скорее всего, сама поняла, что их отношения подходят к концу. Что напрасно она ждёт от Юды того, на что он не может решиться.

Погружённый в размышления, Юда случайно задел плечом идущую навстречу женщину и обернулся, чтобы извиниться. Обернулась и женщина, и Юда увидел перед собой немного скуластое со слабой монгольской примесью лицо Дарьи. Но это было не всё. Рядом с Дарьей стоял инвалид. Точнее, не стоял, а сидел на прямоугольной доске, маленькие колёса которой позволяли, помогая руками, передвигаться по тротуару. Инвалидов было много, Юда успел повидать всяких, но такого ещё не видел. У человека на доске не просто не было ног – не видно было даже обрубков. Это была верхняя часть туловища с лицом, отрешённо и безучастно глядевшим в сторону. Юде стало страшно, он продолжал смотреть на Дарью, не произнося ни слова. Он, который никогда не терялся и умел говорить, был не в состоянии открыть рот. Но Дарью уже ничем нельзя было удивить. Без всякого выражения на лице, словно они расстались вчера, она негромко сказала:

– Здравствуй, Юда.

У Юды перехватило дыхание. Минуты через две, кое-как совладав с собой, он, стараясь улыбнуться, выдавил:

– Здравствуй.

– Вот, – не меняя интонации, продолжала Дарья, – вчера вернулись из Челябинска. Это Федя, мой муж. Живой. Он там в госпитале лежал.

Федя не шелохнулся. Теперь он смотрел в землю. Нужно было что-то ответить, но Юда молчал. Первый раз в жизни он не знал, что сказать. Но Дарья и не ждала ответа.

– Значит, ты здесь? Или, – она посмотрела на заплечный мешок Юды, – уезжаешь? Куда?

– В военкомат иду. На фронт, добровольцем.