Надежда Сайгина - Дар Степаниды

– Где? Ну где? Придумываешь ты все, нет там ничего! – занервничала Маринка.

– Да вот же, смотри, как следует, вот голова, ноги, хвост… – показывала Надька подруге на быстро растворяющееся в небе облако. Вот оно уже приобрело новое очертание. На что похоже? Надо подумать.

– Вижу, вижу…. Какашки козлячьи, как у твоих Тани-Вани.

– А мне, Маринка, нравятся козлячьи какашки. Они такие блестящие, такие гладенькие, как конфетки, которые мамка приносила.

– Ну и гляди тут на свои какашки, а я пойду с другими девочками играть.

Марина встала, сбросила фуфайку на траву и запела:

– «Не раз, Мария, твою руку

Просил я у отца, не раз.

Отец не понял моей муки,

Жестокий сердцу дал отказ».

Маринка с чувством превосходства медленно пошла туда, где ребятишки играли в салочки. А Надюха осталась лежать на траве. Она выискивала в косматых облаках принца для принцессы, которая только что растворилась в воздухе. Нет, нет, она не ушла. Вот же ее рука, она машет, машет и зовет….

– Сенина! Сенина! Да где же ты, дрянь такая! Что за манера убегать с территории! – Надюха вздрогнула от резкого голоса, поднялась и, скинув свое нелепое одеяние, вприпрыжку побежала на зов воспитателя.

***

Обед. Для Надюхи он был пыткой. Ела она всегда плохо, но именно в обед давали рыбий жир. Тем самым укрепляли здоровье детей. Воспитатель Римма Захаровна, лет сорока, дебелая, неряшливая старая дева, с ехидной улыбочкой, держа в руке ложку с вонючим лекарством, приближалась к Наде.

– Сенина, ты портишь нам всю картину cчастливого детства, доходяга. Жри давай суп! Вот тебе еще рыбьего жиру ложечка, – язвительно добавила она.

Воспитательница насильно открыла ребенку рот и влила в него отвратительную, сильно пахнущую, противную жидкость. Спазмы перехватили горло ребенка и ее вырвало. Надька с ужасом смотрела то на испачканный белый халат воспитателя, то на ее глаза, выкатывающиеся из орбит на бордовом, круглом лице.

– Дря-я-янь! Вы только поглядите на этого выродка! Сегодня… одела чистый халат… – Римма Захаровна схватила за руку Надьку так, что та повисла в воздухе. – Не умеешь жрать по-человечьи, жри, как свинья, в туалете. Жри, падла, руками жри! – злая ведьма, как ее называла Надька про себя, швырнула ребенка в туалетную комнату, принесла ей тарелку супа и поставила на пол. Надька, лежа на холодном кафельном полу, размазывала руками по лицу сопли, слезы, суп и рыбий жир.

– Что ты, Римма, к ней все цепляешься? Несчастный ребенок-то! – вступилась за Надьку старенькая нянечка тетя Клава.

– Нашла несчастненькую. Глянь на ее мамашу – шалаву. Фу ты – ну ты, ножки гнуты! Платье не платье, сумка не сумка…

Снимая испорченный халат, воспитатель зверем обвела взглядом своих притихших, испуганных воспитанников.

– Что уставились? Быстро жрите и спать! Уроды! – дети, как по команде, уткнулись в свои тарелки и застучали ложками.

– Да вроде скромно очень одевается, – добавила нянечка. Ей совсем не хотелось связываться со скандальной воспитательницей, имеющей родственников в самом исполкоме. К тому же на должность нянечки всегда были желающие, а ей, Клавдии-то, уже и лет – то много, аж за семьдесят…

– Все равно проститутка! – безапелляционно заявила Римма и открыла дверь туалета, посмотреть, съела ли суп эта мерзкая девчонка.

Услышав, как обозвали ее мать, Надька с ненавистью сорвалась с места и со всей дури врезалась головой в ненавистный, огромный живот воспитательницы.

– Сама приститутка! Сама дрянь пузатая! Не смей мою мамку обзывать! А то… А то…

Римма Захаровна в ярости схватила ребенка за шкирку так, что ворот ее платьица впился ей в горло и затрещал.

– А то что? Ну что ты мне, соплячка, сделаешь? А ну пошла в угол! Будешь стоять здесь целый день, – ткнула ее за дверь злая ведьма.

Прошел обед, затем тихий час, полдник, и дети опять ушли гулять, а Надька все стояла и стояла в углу. Там же, за дверью, на гвозде висел плащ нелюбимой воспитательницы. Надя от скуки стала рассматривать дорогую вещь. Шуршащий, гладенький, а цвет какой красивый… Красный! Вот бы ее мамке такой… А то она мерзнет под дождем в своей старой кофте. Карман какой красивый, с пуговичкой. В нем – монетки. Чего им здесь лежать… В Надькином-то карманчике им лучше будет.

***

Незаметно наступил вечер. С шести до семи родители забирали детей домой. Наде разрешили выйти в группу, и она, позабыв все свои горести и обиды, уже играла с Маринкой. Увидев в окно, что за ней пришел отец, Надька каким-то шестым чувством уже знала, что он пьяный, и спряталась в чуланчике, где тетя Клава хранила ведра, тряпки и швабры. Надька устроилась там поудобнее, закрыла глаза и зашептала:

– Рубль с полтиной, два с полтиной! Рубль с полтиной, два с полтиной! Рубль с полтиной, два с полтиной!

– Где моя дочь? Где мой маленький Ленин? Надька, выходи, пойдем домой! – кричал, стоя на пороге группы, Геннадий.

– Сейчас, Геннадий Владимирович, найдем и отдадим вашего Ленина в лучшем виде! Нам он совершенно не нужен! Правда, ребята? – ехидно пропела Римма Захаровна.

Тетя Клава бесшумно подскочила к воспитателю и тихо зашептала:

– Ты что это, Римма Захаровна, пьяному отцу дите хочешь отдать?

– А ты, Клава, хочешь, чтобы я сидела и ждала, когда ее мамочка – шалава соизволит ребенка забрать, – парировала воспитательница, – или мне ее к себе ночевать взять, как это уже бывало? Впрочем, не мне с ней сидеть. Сторожихе сдам! У меня тоже свои дела дома имеются. Кстати, а за сторожа-то сегодня ты! Вот и сиди с ней!

Геннадий пытался пройти в группу, но баба Клава грудью встала в дверях. Геннадий продолжал дебоширить:

– Прячешься! А я вон тебе сырок купил- «Дружба»! Как ты любишь! Ленин, выходи! Ну-у, не хочешь, так не надо! И черт с тобой… Зараза! Вся в мать! Дура!

Римма Захаровна подошла к Геннадию и ласково так проговорила:

– Почему же дура, Геннадий Владимирович!? Она как раз и не дура… Украла у меня сегодня пять рублей! И мелочь.

– Чтооо? Мой Ленин – воровать? – возмутился Геннадий, – а мне

воровка не нужна! Сиди здесь! Пусть тебя твоя мать забирает!

Геннадий погрозил кому-то кулаком и вышел из детского сада, повторяя:

– Мне воровка не нужна!

Надюха, свернувшись калачиком в своем схороне, услышав, что отец ушел, вышла, подошла к окну и, глядя Геннадию вслед, в ритм его хромающей походке, тихо, одними губами шептала:

– Рубль с полтиной, два с полтиной! Рубль с полтиной, два с полтиной!

***

Надюха играла в куклы рядом с открытым подполом. А там, внизу, в холодном подвале тетя Клава чистила картошку, приговаривая:

– Начищу картошечки, завтра детки йисть будут. Скажут, спасибо, баба Клава, а может, не скажут. Да, конечно не скажут, не дождесси!