Кристина Вуд - Катарина

– Гуте нахт, офицер Мюллер, – бархатистым голосом пропела Ольга, когда мужчина уже развернулся в сторону лестницы.

Он остановился спиной к нам, оглянулся через плечо и произнес тихим хрипловатым голосом:

– Доброй ночи, Хельга.

Девушка воодушевленно просияла и смущенно прикрыла лицо ладонями с иссохшей от долгой работы кожей.

– Вы слыхали? Слыхали, як он произнес мое имя? – восторженно воскликнула Оля, с мечтательным взглядом накручивая кончик рыжеватой косы. – Хельга , – она в шутливой форме попыталась изобразить офицера, понизив голос на два тона.

– Господи, Лëль, ну, когда ти уже поймешь, що не нужна ти ему! – с ноткой раздражения сказала Таня, закатив глаза. Я собрала все остатки посуды с деревянного стола и подоспела к ней на помощь, вытирая чистые тарелки сухим полотенцем. – Та ти пойми, не будет он на остарбайтерше жениться, дурья твоя голова! К тому же, судя по его повадкам, он не из простых крестьян!

– Та ти що? – возмущенно пропела Оля, упирая кулаки в бока. – А я докажу тебе обратное! Вот увидишь…

– Ага… ага… – с недоверием произнесла Тата, подавив смешок. – Ну, посмотрим.

– Та ти просто завидуешь мне, ага!.. – мысленно сделав только ей известные выводы, вдруг изрекла Ольга, а подруга ее тут же рассмеялась в ответ, на мгновение запрокинув голову. – Да… он же смотрит на меня по-другому! Не так як на тебя… и даже не так як на фройляйн Шульц! Слыхала? Даже доброй ночи мне желает!

Я испустила короткий смешок.

– Боюсь огорчить тебя, но, по-моему, он на всех смотрит одинаково безразлично.

– Вот-вот, – кивнула в ответ Тата.

– Ой, та що ти знаешь, Катруся? – махнула рукой Ольга. – Ти здесь всего-ничего, а мы-то уже як три месяца! А що вы тут осуждать меня вздумали, а? Я посмотрю на вас, когда вы влюбитесь без памяти… и не посмотрите кто це будет Федька с соседней фермы или фриц в погонах!

– Лично я ни за что даже смотреть не стану в сторону немцев, тем более солдат и офицеров! – я обернулась к Ольге с полотенцем в руках. – Ни за что и никогда! Они людей наших убивают, родителей, братьев, сестер!

– Ох, не зарекайся, Катька! – Оля укоризненно потрясла указательным пальцем перед моим носом, сверкнув глазами янтарного оттенка. – Война неизвестно, когда кончится, а ти находишься у чужий краини, где тебе придется выживать в послевоенное время. Думаешь, тебя на батькивщини будут с распростертыми объятиями встречать?! Шиш! – девушка показала фигу. – Для коммунистов ти теперь враг народа, предатель батькивщини и немецкая подстилка! Думаешь, им будет дело до тех, кого насильно угнали в Германию? Тех, кто всю войну работал на немца и жил среди немцев?! Если ти и вправду так думаешь, то мне тебя жаль. Многого ти не знаешь, Катруся!

– А ты за себя говори! – возмущенно воскликнула я ей в лицо. – Не я родину предала и добровольно поехала в Германию в числе первых! Мне нечего скрывать и стыдиться!

– Если ти так любишь родину, що же тогда не сбежала от немцев? Що же ти тогда не утопилась и не застрелилась, лишь бы не поехать во вражескую страну, а?!

Я сжала кулаки, ощутив, как кровь закипала в жилах от злости, раздражения и ее слов.

– Довольно! – громко крикнула Татьяна, встав между нами двумя. – Лëлька, а ну быстро похлебку накладывай для хлопцев, нечего нападать на Катрусю в первый же день! А ты, Катька, приступи освободившиеся кастрюли с половниками мыть. Ишь чего, устроили тут! Хотите, чтобы наша фрау услышала вас и лишний раз разволновалась?

После командного тона Таньки, мы проглотили внутреннее раздражение и молча приступили к работе, но в воздухе по-прежнему сгущалось электрическое напряжение. Когда все грязные кастрюли превратились в чистые, Таня выдала мне кусок мыла и белое как снег мягкое полотенце, и я мигом поспешила смыть с себя всю накопившуюся грязь.

Ванная комната на первом этаже, предназначенная для прислуги, встретила холодным ночным воздухом. Меня удивило, что там была небольшая высокая форточка, и мне пришлось приложить усилия, чтобы дотянуться до нее и захлопнуть. Для меня как для человека, который все восемнадцать лет прожил в сельской местности, было дико смотреть на унитаз и глубокую белоснежную ванну в одном помещении.

После быстрого принятия душа со странной лейкой, который ни в коем разе не сравнится с привычной баней, я протерла запотевшее зеркало. А затем распустила влажные светло-русые волосы, распластавшиеся по всей спине, со спадающими прохладными каплями на концах. Сквозь запотевшее влажное зеркало я уловила свое захудалое лицо: вместо румяных круглых щечек появились заостренные скулы, в светло-голубых глазах уже давно погас огонек надежды, оставив после себя болезненные синяки под глазами и безжизненный взгляд. Казалось, исхудал даже курносый нос, кончик которого стал заостренным, а тонкие губы, которые еще до этого не красовались своей припухлостью и ярким цветом, стали еще более иссохшими и бледными.

Я смотрела на отражение в зеркале и не верила глазам. Я не верила, что все это со мной сотворили ужасы войны. Во время оккупации мы перестали есть как раньше, но все же не голодали и не сидели на одной немецкой похлебке. На первый взгляд я сбросила, по меньшей мере, больше десяти килограммов, и мне было страшно от одного осознания – что же от меня останется в конце войны? И останусь ли я вообще…

Из-за резкого сброса веса, постоянного напряжения и недостаточного питания, волосы выпадали с неимоверной скоростью, ногти ломались и страшно слоились, практически все девушки столкнулись с проблемами по-женски, и я молилась, чтобы хотя бы зубы не крошились и не выпадали наравне с волосами.

Я шла по длинному и мало освещенному коридору второго этажа. Половицы измученно поскрипывали под ногами, вокруг раздавалась оглушающая тишина, время от времени прерываемая стрекотанием сверчков с улицы, и только из самой дальней комнаты доносилось знакомое шушуканье.

– Тьфу, Катруся! – испуганно шепнула Оля, когда я вошла в спальню для горничных. – Ти що так пугаешь! Мы думали це фрау нам выговор влепить хотела за громкие разговоры!

Девушки лежали в кроватях в кромешной темноте, натянув тонкие одеяла до подбородка.

– Аси еще нет? – удивилась я, укладываясь в холодную кровать. – Зачем ее вызвала фройляйн Шульц?

– А нам почем знать? – тут же отозвалась Оля. – Сами лежим и гадаем.

– Может быть, фройляйн ей что-то объясняет на немецком? С нами такой возможности не было, – предположила Тата.

Я громко вздохнула, повернулась на бок и натянула одеяло до самой шеи, чтобы не продрогнуть. Весь день в голове вертелся бесконечный рой мыслей о том, как спасти Аньку. Как связаться с ней, как разузнать, куда она попала и как ее оттуда вытащить…