Кристина Вуд - Катарина

Узнав подробности о грозном офицере Мюллере, девчонки словно стали замечать, что и взгляд-то у него стал мягче, и чувств в его словах стало побольше и вообще… хороший он человек. Но я была непреклонна и не поддавалась под их сладкие речи. Мюллер продолжал быть тем, кто способствовал убийству наших граждан, и это подтверждали его погоны, офицерский чин и тем более злодейские и беспощадные руны на черных петлицах в форме двух угрожающих молний.

Оля была в восторге от подробностей жизни своего возлюбленного, и ее воздыхания по «Сашке» продолжились с новой силой, ведь теперь она могла небезосновательно идеализировать его поступок. Впрочем, после того как Генриетта послала ее работать в поле, жизнь Ольги изменилась, и не совсем в лучшую сторону. На протяжении нескольких недель мы видели Лëльку лишь по вечерам, когда она с трудом поднималась в спальню и без сил падала в кровать, проспавши в одной позе до самого утра. Она настолько уставала в поле, да еще и за остатками скота ухаживала, что ей не хватало сил на привычные ночные разговоры… Даже за столом, в прошлом неугомонной трындычихе, хватало сил обмолвиться лишь парочкой фраз.

Мы с Асей хорошо сдружились с Татой, Олей и остальными ребятами. Оказывается, Танька была старше нас на несколько лет – ей тогда уже было двадцать три года, и до войны в Одессе она училась на втором курсе педагогического института. А Лëлька по возрасту недалеко от нас ушла – ей едва исполнилось двадцать лет за пару дней до того, как нас привезли в Германию, а работала она до этого в местном колхозе под Одессой. Ванька да Колька, которым на тот момент не было даже семнадцати, работали в колхозе под Харьковом и учились в одной школе. Ребятам, можно сказать, повезло, в Германии они попали в родную стихию, и ничего кроме страны для них практически не изменилось.

Все прошедшие месяцы меня ни на минуту не покидала мысль об Аньке. Точнее, о ее спасении. Каждую ночь я мысленно захлебывалась слезами, потому как не позволяла себе расклеиваться при спящих девчонках. Меня одолевали тяжкие мысли, и я все гадала в каких условиях она проживала. Меня сжирало огромное чувство вины, что я находилась в теплом и сытном месте, а она могла пару раз в день давиться куском хлеба и драться за кружку воды в бараках прачечной, куда ее увели.

Впрочем, я не бездействовала и времени зря не теряла.

Благодаря выгодному положению в семье помещиков, меня не обделяли хорошим жалованием, которое было ровно вдвое больше, чем у остальных остарбайтеров в нашем доме. Я свободно прогуливалась по старинным улицам Эрдинга с Артуром, потакая его желаниям зайти в знаменитую пекарню или издали понаблюдать за играми местных ребят.

Стоит отметить и отношение фрау Шульц к нам, ее негласным рабам. Всех остарбайтеров в доме она не обременяла телесными наказаниями и не морила голодом, потому как понимала, что голодный и изможденный человек не способен полноценно работать. Нам было достаточно лишь ее строгого взгляда исподлобья и сокращения жалования. Перед наказанием фрау всегда ставила нас перед выбором: либо сократить провинившемуся жалование, либо выполнить дополнительную работу помимо основной. В случае с Ванькой и Колькой – прибавлялись два часа работы в поле утром и вечером, а в случае Таньки и Лëльки – ранний подъем на три часа раньше обычного, чтобы в наказание перемыть до блеска все кастрюли, сковородки и до раздражительного скрипа выдраить пол в кухне, даже если Гертруда об этом позаботилась еще с вечера. Меня и Аську эти наказания обходили стороной, ведь мы обе старались добросовестно выполнять свою работу. Но стоит признать, у практичной немецкой женщины не было ни одного наказания по ее собственной прихоти, плохому настроению или личной неприязни к кому-то из нас. Ребята получали по заслугам и виноваты в этом были только сами.

С виду всегда строгая и чопорная женщина с железной осанкой, она порою заботилась о нас наравне с родной матерью. Пару месяцев назад у Таньки страшно разболелся зуб, и опухоль от нижней челюсти переросла на половину лица. Бедняжка ни есть, ни пить не могла, пол дня загибалась от боли и в прямом смысле была готова лезть на стену. Фрау Шульц лично отвезла горничную к зубному, оплатив ей лечение. Татьяна с день полежала в нашей спальне, пока мы по очереди носили ей кашеобразную пищу, а после как ни в чем не бывало хлопотала по дому, забыв про ужасную зубную боль. То же самое было и с Ванькой, который обессиленно упал посреди поля во время знойного солнцепека, и с Колькой, который во время распилки дров едва не лишился двух пальцев. И даже со мной, когда мне вдруг поплохело в душной игровой Артура, и я едва не лишилась чувств.

Не обижала она нас и жалованием, платила обещанные суммы день в день. Завтраки, обеды и ужины у нас всегда были полноценными, хоть и не такими разнообразными как у хозяев. Если членам семьи на обед подавали четыре поварешки мясного супа, целую буханку хлеба, сливочное масло, салат из овощей и второе блюдо без мяса, то нас ставили перед выбором. Либо мы едим второе блюдо (а зачастую это было обыкновенное картофельное пюре без мяса) с тремя кусками хлеба для каждого и сливочным маслом сверху. Либо выбираем суп, но на жирном бульоне с аппетитными кусочками мяса, тремя кусками хлеба без масла и парочкой ложек овощного салата. По праздникам (к примеру, на наши дни рождения или именины кого-то из членов семьи) Генриетта и вовсе распоряжалась подавать нам макароны с жирным куриным бедром или тушеное мясо с овощами с грядки. В те моменты мы были по-настоящему счастливы, и накидывались на мясо словно голодные волки.

А двадцать второго ноября – на мой двадцатый день рождения – фрау и вовсе распорядилась испечь Нюрнбергский пряник. Это было необычайно вкусное и ароматное лакомство. Внешне оно напоминало большое овсяное печенье, украшенное миндалём. Ребята съели по одному кусочку, а мне, как имениннице, досталось целых три. Не знаю, как они, но я едва удержалась, чтобы не съесть собственные пальцы вместе с пряником. А после, когда уже все разошлись, наедине Генриетта вручила мне новое чудесное платье из плотной черной ткани в белый горошек. Воротник у него был белоснежным, а талию подчеркивал миниатюрный черный ремешок.

Помещица скрупулезно соблюдала все созданные ею же правила, это касалось всего: скотины, фермы, усадьбы, бухгалтерии и воспитания детей. В особенности, она не уставала делать мне замечания по поводу строгого распорядка дня Артура. Первое время я терялась во времени, пару раз одевала мальчика не в тот комплект одежды и даже однажды отправила его на обед вместо уроков, заставив профессора Шмидта одиноко ждать ученика в беседке.