Артем Приморский - Раскаты

За окнами, завешенными тяжелыми шторами, понемногу начинает пошумливать Петербург. Управляющий громким шепотом напоминает горничной: «Ксюша, про окна не забудь!..» Девушка послушно кивает. Она скользит из комнаты в комнату, с глухим шелестом отодвигает шторы, позволяя, наконец, солнцу заглянуть в чужую жизнь. Только две комнаты остаются нетронутыми – детская и господская спальни.

– Он не приезжал?.. – Ксения, как можно тише ступая по мраморным ступеням, спустилась к управляющему.

– Нет, – ответил тот. – Бог его знает, где он сейчас таскается!.. Я Гришку уже неделю не видал, с тех самых пор…

Эта история – грязная, как и все супружеские измены, была на слуху у прислуги с утра до ночи. Ну, а поскольку прислуга одной семьи часто пересекается с прислугой другой – новость о том, что Арцыбашев изменил своей жене с молоденькой балериной, знал уже весь дом.

Балерину звали Виктория Тарасова. Девушка, подающая большие надежды, приехала в Петербург пару месяцев назад, покорять сцену Мариинского театра. У нее был любовник – богатый московский банкир Раевский, решивший сделать из Тарасовой звезду всероссийской величины. Но на первой же репетиции девушка умудрилась сломать лодыжку, и Раевский обратился за помощью к Арцыбашеву.

Тот незамедлительно поместил будущую знаменитость в свою клинику.

Как положено лечащему врачу, Арцыбашев каждодневно навещал незадачливую балерину. Похоже, именно в этот момент между ними сверкнула неизбежная искра. Когда гипс сменился эластичной повязкой, доктор приписал пациентке покой на дому. Раевский снял для нее трехкомнатную квартиру с видом на Адмиралтейство, а сам укатил обратно в Москву. Арцыбашев, в первый же день после выписки Тарасовой, заехал вечером домой и стал, не скрываясь, собираться для поездки к ней.

Тут-то обновленные комнаты дома Чичерина ощутили на себе всю мощь и ярость Анны Прокофьевны – законной жены доктора, с которой он жил пятнадцатый год и от которой имел дочь.

Среди прислуги, частично менявшейся раз в сезон, ходил слабый, но упорный слух, что в начале замужества Анна была очень нежной и преданной супругой. Но годы меняли ее, постепенно делая раздражительной и нервной. Вспыльчивый нрав, открывшийся в ней несколько лет назад, при сильных стрессах вырывался наружу жуткими истериками – женщина каталась по полу и выла, как умирающий зверь.

В этот раз все произошло именно так. Пока перепуганная прислуга наблюдала, как Анна теряет человеческий облик, доктор побрился, переоделся в чистый костюм, громко крикнул: «Кто-нибудь, приведите ее в порядок!», и спокойно уехал к Тарасовой.

В тот вечер в доме появилась новые гости, родители Анны – суровый, крутой нравом делец Прокофий Антонов и его жена – тихая, похожая на монашку, Альбина Антонова. Управляющий сам послал за ними, но его рвение оказалось напрасным: пока записка через поверенного шла на другой конец города, Анна говорила с матерью по телефону, рыдая и жалуясь на свое жалкое существование. И вот, едва родители прибыли, Анна упала к их ногам.

– Он у нее, у этой сучки… – ломким и хриплым голосом проговорила женщина. Мать помогла ей подняться, заботливо спрятала в свои объятия; а отец, любовно проведя по растрепанным волосам дочери, рыкнул:

– Найду мерзавца – кастрирую!

Искать долго не пришлось. В кабинете доктора, на самом видном месте, лежала записка, в которой Арцыбашев объяснял, что к ночи вернется, и просит приготовить Анну к «серьезному разговору».

– К серьезному?! Вот же сукин сын! – Прокофий скомкал записку и кинул на пол. – Это он должен готовиться!

– Проша, давай не будем накалять события? – мягко попросила его жена.

Альбина Антонова была женщиной терпеливой и выдержанной. Она чуяла, что развод, опасливо мелькающий над ее дочерью последние годы, уже неминуем; и теперь рассчитывала, как извлечь из него побольше выгоды для своей кровинки.

Арцыбашев приехал ближе к полуночи – немного помятый и выпивший.

– Где ты был, сукин сын?! – встретил его на лестнице Прокофий. Грозно стуча, он спускался к нему, сжимая жилистые кулаки.

– Тебя там не было, – спокойным трезвым голосом ответил Арцыбашев.

– Нет, ну какой наглец! – продолжал напирать тесть. – Ты знаешь, что тебе морду набить мало за то, что ты с моей дочкой делаешь?!

– Рискни.

Прокофий осекся. Он был кряжист и плечист, как могучий дуб, и к шестому десятку лет сохранил немало физических сил. Своих пустоголовых работников он гонял без особого труда, раздавая такие подзатыльники и зуботычины, что даже дюжие грузчики шатались, как пьяные. Доктор против него был меньше и суше, но и гораздо моложе. По слухам, Арцыбашев был отменным боксером – выносливым и крепким. Правда или нет, но в нем действительно чувствовалась мощная, почти звериная сила.

– Эх ты, скарабеева душа, – Арцыбашев сменил туфли на мягкие бархатные тапочки и прошел мимо тестя.

В гостиной, на диване, сидела Анна и Альбина Антонова.

– Где вы были, Александр Николаевич? – спокойно спросила теща, все еще удерживая в объятьях дочь.

– В опере, – ответил он. – Но это было в начале вечера. Потом…

– Ты с этой тварью бл… довал?! – дрожащим от ярости голосом спросил Прокофий из фойе, не решаясь, почему-то, подняться наверх.

– Это случилось спонтанно, – сказал Арцыбашев.

Анна задрожала, ее всхлипы усилились.

– Как вам не стыдно, Александр Николаевич? – с упреком бросила Альбина.

– Я не люблю вашу дочь. Слышишь, Анна? Я не люблю тебя, – Арцыбашев пошел в кабинет. Зазвенела рюмка – доктор наливал коньяк.

– Я снял номер в отеле, – громко заговорил он. – Поживу там с недельку. Пока ты, Анна, не остынешь. А ведь я просил приготовиться к серьезному разговору. Ладно, дам еще время.

Снова звякнула посуда. Доктор пошел к спальне:

– Ника дома?

– Она тебя не касается! – крикнула жена. Женщина рванулась было вперед, но мать удержала ее. – Она тебя не касается, слышишь!

– Она моя дочь, Анна, – напомнил Арцыбашев. – И многое из того, что я делаю, касается ее.

– Подожди… – зашептала ей Альбина. – Он, кажется, спокоен…

– Спокоен, как же! – Прокофий тяжело поднялся в гостиную, сжал кулаки. Но вернуться в конфликт не спешил.

Арцыбашев дошел до детской и отворил дверь.

– Т-с-с!.. – старуха Варвара, нянчившая когда-то его самого, выскочила из боковой спаленки, прижала костлявый палец к своим сушеным губам.

– Спит?.. – шепотом спросил доктор.

– Уложила кое-как. Она за день такого понаслышалась… Она уже многое понимает, а мне трудно объяснять…

– Я сам объясню, если нужно, – Арцыбашев зашел в детскую, озаренную темно-зеленым светом ночника.

Вероника, его единственный ребенок, спит в дальнем углу. Длинные светлые волосы разметались по подушке и одеялу. Доктор, осторожно усевшись в изголовье, собрал пряди воедино.