Андрей Воронов-Оренбургский - Сталинград. Том седьмой. С чего начинается Родина

– Нет, это невыносимо! – она чувствовала, как мечется в ней безысходное отчаянье. – Не жизнь, а сплошной Сталинград! Живём, как в окопах, на пороховой бочке! Армия, страна и завоевания Октября…А о наших девочках-дочках? О наших внуках! Как они? Тебя это не беспокоит?

– А по мне не видно? – он трякнул пальцами по столу.

– А вот меня беспокоит! – она бурно дышала.

– Э-э, ты почему грубиш-ш мне всё время?

– Ну, откуда хорошим манерам, воспитанию взяться? – она иронично фыркнула. – Мать без образования, сельская простота. Отца худо помню. Ещё до войны был да сплыл. – Вера вдруг круто поднялась с дивана, не глядя на него схватила тряпку с гостевого стола. Молча пересекла зал, полы то обвивали её ноги, то разлетались в стороны.

– Стой-й!

Его командирский окрик – твёрдый, как сталь, заставил её замереть у дверей. Ожидая гнева, зная его взрывной кавказский норов, она почувствовала, что сердце её бьётся слишком сильно.

– Кругом!

Она безропотно подчинилась. Не забыть Вере короткого взмаха мужниных глаз. Стояла у дверей, молчала, глядела в сторону, не смея поднять глаз. И всё же они столкнулись глазами. Из запавших глазниц нестерпимо блестел остро отточенный взгляд мужа. Он говорил, почти не разжимая стиснутых зубов:

– Ты что же себе позволяеш-ш?! Значит насчёт, как её?… «Каменной маски», «фальшивых очков»…что я надеваю…Это серьёзно? Я правильно понял тебя?

Вера обмерла, обвела комнату тяжёлым, болезненным взглядом, но сказала единым дыхом:

– Так точно, товарищ командующий! Разрешите идти?

Он стоял и молчал, всматриваясь в любимое, дорогое, как будто забытое лицо. Вай-вай…Она по-прежнему была хороша, хотя…Увы, время не пощадило её, измяло-истрепало былую свежесть. И не по его ли вине – из-за бесконечных забот-треволнений о нём, о дочках, о внуках, о семье? – раньше сроку сплелись под её глазами, у носа и губ, паутинки морщин? Сердце испытало кровяную боль от укуса совести, сострадания. Суровые глаза защипали близкие слёзы.

– А ты хорошо выглядиш, жена. – Он сдержанно улыбнулся.

– Да уж, – вкрадчиво, почти шёпотом огрызнулась она, – для забытой домохозяйки, брошенной на произвол судьбы…Я выгляжу сногсшибательно, товарищ командир.

Всё это одним жирным траурным мазком промелькнуло в его сознании. Снова затягиваясь сигаретой в кулак, из-под сведённой арки бровей, он незаметно скользнул по зловещему «мерседесу». Чёрная злая оса, с низким тяжёлым бампером, оставаясь на месте, будто принюхивалась к льдистому глянцу асфальта.

«Может быть, всё-таки показалось? Нервы? Мнительность…Возможно». Тревога понемногу утихла, растворилась в едком раздражении и страдании, коими он продолжал себя изводить. Перед глазами мигал неоновой красно-жёлтой рекламой «Макдональдс», похожий на стеклянный аквариум внутри которого, как пёстрые «гупёшки», бойко мельтешили проститутки, сутенёры, бомжи. Так выпадает на дно гнилого болота ил. Так выступает из пор больного липкая слизь сгоревших в болезни клеток. Садовое кольцо с видом на Китай-город, как положительно и все другие красивые одухотворённые места Москвы, увы, стали городским дном преступности и разврата, над которыми поработала химия распада, дорвавшихся до власти разрушительных ельциновских сил. Вот так, златоГлавая красавица Москва, по сговору Зла, незаметно обернулась столицей преступной-гламурной Рублёвки, а не предательски поставленной на колени, разграбленной и обворованной страны.

Танкаев бросил окурок в урну, взглянул на часы. Время было возвращаться с прогулки домой. Он решил спуститься в метро, когда услышал призывный настырный голос:

– Алле, генерал! Глухой, что ли?

На лице Танкаева появилась ироничная усмешка, похожая на трещину в бронзе.

Лихая брюнетка, с ярким вызывающим макияжем, в распахнутой замшевой куртке, стояла лицом к нему, смеясь хмельными дерзкими глазами. На неё из щели в огромном рекламном щите «Marlboro country» падал свет красного фонаря, точно кровавый закатный луч.

– Смелее, генерал! – она выставила вперёд, затянутую в прозрачный эластан ногу. В этой наготе будто не было бесстыдства, а лишь наивная беспечность беззаботной распутницы.

– Почему «генерал»? На мне погон нет.

– А мне так нравиться. Вот тут…подойди, не бойся, глянь! – сыпала она, легко пританцовывая на огромных шпильках, словно зажигала на дискотеке.

Магомед Танкаевич, отвлёкшись от своих мыслей, не перебивая слушал. Из-под каменного лба и серебристых бровей смотрели на проститутку серьёзные, тёмные, как чёрный кофе, изучающие глаза. Девица, продолжала пританцовывать, воровато, из-за его плеча, поглядывая на приоткрытую дверь чебуречной. Внезапно в танце она сама придвинулась к нему вплотную. Вдруг вскинула руки и, охватив его шею, заполошно зашептала:

Ты охринительный дед, генерал. Реально Шон Коннери! Даже круче…Я сразу на тебя глаз положила, как только ты подошёл. Тащусь от таких!

Она, скрестив пальцы за шеей, попыталась увлечь его за собой, но это оказалось невозможным, как если бы она попыталась сдвинуть с места каменный обелиск. Неожиданно крепкие, твёрдые, как железо пальцы, щадяще сдавили её запястье.

– Ты чо-о? В своём уме! Ну ты даёшь, дед, больно-о! Стой, стой! Ва-ауу! Не нравлюсь? Да ладно?..Не кобенься, давай оттопыремся? Уж я тебя раскачаю-у! Знаешь, какая я зажигалка…

– Мы уже на «ты»? Не слишком ли быстро погоняешь, ясай 2 2 Девушка (авар.) ?

У тебя…

– У меня 3-тий, зацени! – она сильнее распахнув куртку, выпятила

окатистую грудь, которая натянула блестючую кофту. – Слышишь, как бьётся сердце, мм? Ну куда ты, Шон? – она бесстыже прижалась к нему, и сыро дыхнула в лицо приторным запахом «Амаретто». – Или 3-ий не катит? 4-ый ништяк? – она понимающе подмигнула.

– А тебе, не пора ли домой, внучка? – он спокойно разжал её цепкие руки и приказно сказал: – Шагом марш домой! Смой с себя эту краску, мартышка, проспись…и подумай…по какой тропе ты идёш-ш. Смотрэть тошно!

Но она, будто не слышала, силилась, рвалась выиграть спор со своими марухами – «Три штукаря, блок «Кэмела» и набор турецких теней для глаз – против совращения синильного старика». Мать-перемать! Чо тут париться? Игра стоит свеч. И Лолка шла на штурм: Притягивалась всё сильнее, дышала ему в подбородок горячим вульгарным ртом, смеясь, задыхаясь, пытаясь вырвать победу любой ценой. И вдруг поняла – проиграла. В отчаянье пихнула его в грудь, плюнула матом в лицо:

– Не хочешь? Не хочешь?…А может, не можешь?! Так ты меня не суди, лучше помоги материально. Не мы, а вы устроили нам такую житуху – совки. А у меня мать больная дома лежит, брат маленький…и жрать не хер! Так – то вот, генерал! Позолоти ручку, Шон…